Следствие в Заболочи - [29]

Мы, естественно, расспрашивали о его боевой жизни, как он вступил в войну? Ионченко охотно рассказывал, что перед войной учился в пулемётном училище, через несколько недель после её начала их вывезли на подступы к Ленинграду, построили, и начальник курса, подойдя к началу строя, указал на самого высокого курсанта, объявив: «Ты командир». «Этим верзилой оказался я», – улыбнулся Николай Васильевич.

Так сразу он стал командиром роты. И пошло-поехало.

– А вы убивали кого-нибудь? – естественный вопрос юности.

– Ну, когда появились фашисты, скомандовал ребятам: «Огонь!», – и сам лёг к одному из пулемётов. Стрелял. Кто-то падал. Может, от моих пуль. Но самый необычный эпизод случился со мной в Польше, когда меня назначили комендантом одного небольшого, только что освобождённого, городка. На кирхе засел немецкий пулемётчик, и наши никак не могли его сбить оттуда. Посылали парламентёра, сообщили ему, что город уже сдан, что сопротивление бесполезно, – открыл огонь по парламентёру.

Наконец, ребята сумели захватить его живым. Когда я, собрав командиров на площади, давал указания, его подвели ко мне. Это был здоровенный рыжий, пьяный вдрызг, детина, с закатанными рукавами гимнастёрки, красноватыми, как это бывает у рыжих, огромными руками со светлыми курчавившимися завитками волос.

Я по-немецки спросил его имя. Он не ответил, а зарычал, вытянул руки вперёд и двинулся на меня, желая схватить за горло. Пришлось мгновенно выхватить пистолет и выстрелить. Пуля прочертила кровавую полосу ото лба к виску, не причинив ему заметного вреда. Застыв на секунду, он бросился на меня. Трудно сказать, чем бы это закончилось, если бы не стоявшие рядом со мной автоматчики, внимательно следившие за происходящим. Они дали очередь, и труп эсесовца свалился к моим ногам.

– Расскажите, расскажите ещё что-нибудь интересное из военного времени, – загалдели слушатели, которым, естественно было интересней слушать боевые побасенки, чем запланированный книжный материал.

– Был ещё один забавный случай. В одном из польских городков мы выбили немцев из пивного завода, где посреди цеха обнаружили объёмный котёл с пивом. Солдаты сняли каски и, разгорячённые боем, с удовольствием стали пить из них этот редкий в то время напиток, черпая прямо из котла. Уровень жидкости всё сокращался и сокращался. Когда до дна осталось немного, из неё выглянул какой-то чёрный предмет. Потянули за него и… вытащили труп убитого немца, свалившегося прямо в котёл. Многих, особо впечатлительных, тут же начало выворачивать наизнанку.

Спросили мы как-то нашего любимого преподавателя и о том, как его арестовали в Турции – слух об его послевоенной разведывательной деятельности давно достиг наших внимательных ушей. Мы уже знали всех бывших разведчиков, преподававших в нашем ВУЗе и их провальные истории. Так, одного из преподавателей, полковника, задержали в США, когда он случайно на улице встретил знакомого, с которым учился в штатовском институте по обмену. В этот раз он работал под другой фамилией и не нашёл ничего лучшего, как сделать вид, что с ним не знаком. Тот сразу застучал его, как это у них принято и совершенно не считается зазорным.

Этого полковника перепутать с кем-то другим было просто невозможно: высок, красив, белокур – разве такого спутаешь? О другом разведчике, тоже полковнике, мы слышали, что выдал его в числе многих и многих мерзкий предатель, затесавшийся в высшие эшелоны нашей власти, некто Пеньковский. Однако, нашим удалось успешно вывезли его из Штатов на подводной лодке. Он тоже преподавал нам тактику СА, был остроумен, не лез за словом в карман. Это ему принадлежала оригинальная фраза, передаваемая потом из уст в уста. Объясняя, что такое время «Ч» в тактике, он неожиданно дал такое определение: «Время «Ч», когда яйца наступающих, повисают над головами обороняющихся». Аудитория застыла от изумления.

Ребята как-то летом подшутили над ним в туалете старых казарм, который, из-за своих огромных размеров, использовался нами и под курилку. Этот полковник прошествовал мимо курящих в кабинку. Один из слушателей, спустя время, подошёл к ней и громко прокричал по-английски: «Руки вверх! ФБР!» Дверь неожиданно мгновенно распахнулась, и полковник, поддерживая одной рукой спадающие штаны, устремился за «остряком». Тот помчался по стометровому коридору казармы, но преподаватель и со спущенными штанами долгое время не отставал, выкрикивая разные, порой неприличные, сильно напоминающие мат, ругательства. Остальные куряки, чтобы не прослыть соучастниками неудачной остроты, попрыгали в окна – благо невысоко, второй этаж.

Так вот, на вопрос об аресте, Ионченко спокойно рассказал, что его задержали в Турции во время вербовки агента. Он работал «под крышей», и ему померещилось, что один турок согласен сотрудничать, но это оказалась подстава. Ему подсунули работника турецких спецслужб. Николая Васильевича арестовали и посадили в тюрьму, и горе было бы ему, если бы он попал под турецкий суд. Но на помощь, тут же, пришёл первый секретарь нашего посольства, который вызволил его из тюрьмы. Им и оказался, тот самый, теперь небезызвестный, а тогда абсолютно никому неизвестный, агент американской и британской разведок Пеньковский, несколько позже, выдавший почти всю нашу резидентуру в Штатах и в странах Западной Европы.