Следствие в Заболочи - [28]

Химичев постоянно что-то выкидывал энтакое. Обладая красивой худой жилистой фигурой и диким, как у шолоховского Мелихова, лицом, с выдающимся орлиным носом, и простым незамысловатым, можно сказать даже, наглым поведением, он пользовался огромной популярностью у определенного сорта женщин.

Какой-то юморист-кадровик, призывая его в армию, направил служить в химические войска. Судьба распорядилась, так, что его воинская часть размещалась в Восточной Германии, где он и прослужил все три года, оставив глубокий генный след на узких просторах Западной Европы.

Как-то раз, Химичев пошёл в самоволку, а делал это он почти каждый день по вечерам, порой, не возвращаясь на ночь и появляясь лишь перед утренним разводом, как ни в чём не бывало. И в этот плохой для него вечер, наш майор, начальник курса, появился в казарме до вечерней поверки и потребовал к себе Химичева. Ему доложили, что никак не могут найти. Уже объявили вечернюю поверку – нет Химичева. Майор начал искать его повсюду, посылая гонцов во все концы института, даже на Западный факультет – мы учились на Восточном – который находился в другом здании. Результат был очевидным: Химичева на территории института нигде не было.

Вернулся он ночью, когда майор давно уже уехал домой, и мы с удовольствием ему сообщили о грозящей назавтра экзекуции. Он хищно улыбнулся и с этой обычной своей улыбкой спокойно уснул.

Завершая утренний развод на занятия, майор хрипло приказал: «Сержант Химичев, зайдите ко мне в канцелярию». Слава подтянул гимнастерку, убрав складки с тонюсенькой своей талии назад, и пошёл твёрдым шагом за майором. Разговор между ними проходил в присутствии нашего сокурсника, секретаря комсомольской организации курса, потому и стал известен во всех подробностях, превратившись в курсовую легенду.

Копытов, пройдя в кабинет, занял место за столом и долго кряхтел, уставившись немигающим взглядом своих серых глаз в стол. Потом поднял голову и, глядя прямо в карие, нет – просто чёрные, чуть раскосые глаза стоящего перед ним Химичева, спросил: – Где вы находились вчера во время вечерней поверки? – На Западном факультете. – Там проверяли. Вас там не было. – Я там был. – Я посылал туда людей. Вас там не было. – Химичев вынул из кармана партбилет и хлопнул им по столу. – Вы что, члену партии не верите? (он ещё в армии успел вступить в коммунистическую партию Советского союза). – Майор закряхтел, опустил голову, тупо глядя в стол, посидел минутку, подумал. – Идите, товарищ Химичев, – завершил разбирательство начальник курса. На этом инцидент был исчерпан.

Долбанул

Возвращался как-то сержант Химичев из очередной самоволки. После того случая, когда майор его чуть не поймал, он стал осторожнее и направлялся, как он выражался, «по бабам», только после вечерней поверки, когда уже гарантировано никто не будет проверять, а возвращался либо ночью, либо под утро до зарядки, на которой зачастую присутствовал начальник курса.

Этот случай произошёл весной. Один капитан, назначенный дежурным по институту, решил отличиться и в зарождающемся раннем утре устроил засаду на самовольщиков, спрятавшись в чаше неработающего фонтана.

Химичев уже влез с улицы на забор и успел перебросить ногу через двухметровые «пики», как выскочивший из фонтана капитан схватил его за сапог и истошно закричал: «Слезай немедленно!» Другой бы, выдернув ногу, спрыгнул назад, на улицу, и дал в испуге дёру, выжидая другой удобный момент для проникновения в институт. Но ведь это был Химичев! Он спокойно перенёс вторую ногу, изогнулся всем корпусом, и этой свободной ногой со всей силы ударил дежурного подошвой сапога по голове.

Капитан свалился в нокаут. Химичев же спрыгнул во двор института и побежал в казарму. Ворвавшись ураганом в нашу комнату – все ещё спали – он включил свет и скомандовал первому же проснувшемуся слушателю: – Быстро, бритву! Схватив протянутое лезвие, за три секунды сбрил свои усы, тоненькой струйкой украшавшие его лицо. Ещё одна секунда – и он, выключив свет, как был одетый, нырнул под одеяло, натянув его до самого подбородка.

Как раз вовремя. Дежурный офицер быстро очухался, увидел, куда побежал самовольщик, и ринулся за ним в погоню. Он поднялся в казарму и стал ходить подряд по всем комнатам стометрового коридора, заглядывая в лица спящих, освещая их фонариком, но запомнившегося ему усатого лица, так и не обнаружил.

Когда Химичева в конце третьего курса выгоняли из института за неуспеваемость, он не преминул подойти к несчастному капитану и спросил: «А знаешь, кто тебя долбанул по морде ночью сапогом два года назад, когда ты ловил самовольщиков?» «Кто?» – с надеждой на сладкую месть взвыл капитан. «Я», – хлопнул себя в грудь Слава и пошёл прочь навсегда, вычерчивая последние шаги по шершавому асфальту института.

Яйца

Тактику Советской Армии преподавал замечательный во всех отношениях полковник, Николай Васильевич Ионченко. Его неформатная биография возбуждала нашу юношескую фантазию. Шутка ли, всю войну до последнего её дня он провёл на передовой, но не потерял, ни врождённой интеллигентности, ни, такого же, чувства юмора. Всегда весёлый, с хитренькой искринкой в больших карих миндалевидных глазах, с ямочками на румяных щёчках-колобках, высокий и статный Николай Васильевич вплывал в класс, окидывал взглядом сверху вниз аудиторию, уже давно готовую ответить громким хохотом на его остроту, и говорил, говорил… И, что бы он ни произносил, было ёмко, метко, интересно и весело. Так, например, об уставах он громко, чуть нараспев, на первой же лекции продекламировал: «Устав – это песня, которая написана кровью». Сразу всё встало на свои места.