Следствие ещё впереди - [8]

— Вы к следователю?

Частенько ошибались и вместо прокурора заходили к нему узнать, как развестись, что делать с пьющим мужем и почему хулиганов не расстреливают на месте.

— К вам. Я сестра Симонян.

— Садитесь.

У неё было интеллигентное усталое лицо с большими, ещё красивыми, тёмными глазами. Держалась она спокойно, и в ней чувствовалась сила. Рябинин решил, что эта женщина тоже научный работник.

— Моя фамилия Покровская, — представилась она. — Скажите, следствие вестись будет?

— Нет. Естественная смерть, это подтвердило и вскрытие. Сердце.

— Я так и думала, — сразу сказала она.

— А вы хотите, чтобы велось следствие?

— Да, — с готовностью ответила Покровская.

Рябинин не удивился — обычная история: родственники часто видят криминал в смерти, особенно если смерть связана с отравлением, пожаром или несчастным случаем. Прошлым летом ныряльщик доставал с глубины рыбу, запутался в сети ногами и утонул. Чтобы освободить тело, пришлось его буквально вырезать из сети. Так и подняли с обрывками верёвок на ногах. Было полное впечатление, что он связан. Возбудили уголовное Дело, которое впоследствии прекратили. Но по жалобе родственников оно трижды возобновлялось, даже проводилась эксгумация — и всё из-за верёвок на ногах.

Со смертью Симонян было проще, тут даже верёвок не было.

— У вас есть какие-нибудь факты?

Он чуть было не сказал «подозрения», но вовремя осёкся, потому что родственники с готовностью выкладывали кучу подозрений — от последнего разговора умершего с начальником до плохого сна накануне. Он не сомневался, что и Покровская пришла с подозрениями.

— Никаких, — сказала она и замолчала.

— Никаких, — повторил Рябинин.

— Я понимаю, — спохватилась она, — что, по закону требовать не могу. Просто у меня личная просьба.

— Видите ли, — осторожно начал Рябинин, — уголовные дела возбуждаются не по личной просьбе, а по признакам преступления.

— Я, конечно, не специалист, — быстро заговорила Покровская, — и вы можете легко возразить. И будете правы. Но я вас прошу взглянуть иначе.

— Как иначе? — не понял он.

— Не стандартно. Ведь сестра уже выздоравливала — и вдруг… Я приезжала к ней почти каждый день.

В то утро я вошла… Что меня поразило… Её лицо, искажённое ужасом лицо. Такого я никогда у неё не видела. Представляете, мёртвое лицо, перекошенное ужасом?

Она сдерживалась, чтобы не заплакать, и это ей давалось нелегко.

— Но я видел лицо, — негромко возразил Рябинин, — обыкновенное, даже симпатичное.

— Не знаю… Но ведь я тоже видела. Вы мне верите?

— Разумеется, — быстро согласился он. — Но, возможно, эти гримасы получились от боли?

— Не знаю. Потом следы пальцев на руках… Мне понятые рассказали.

— А раньше следов не было?

— Откуда же… Вот и всё, что у меня есть.

Рябинин встал и прошёлся по кабинету. Когда есть труп, то любой факт или след, любую царапину можно истолковать криминально. Всё рассказанное имело бы значение, будь Симонян задушена или имей ножевую рану.

— Мне кажется, что у неё перед смертью кто-то был, — неуверенно предположила Покровская.

Если бы посетительница возмущённо кричала, он бы только отмалчивался, потому что родственники часто слепли от горя, а следователь — самая подходящая фигура, с кого можно спросить за смерть близкого человека. Если бы она уверенно настаивала на возбуждении уголовного дела, требуя кого-то к ответу, он бы ей объяснил. Но Покровская пришла с сомнениями. Поэтому Рябинин начал думать и сомневаться вместе с ней.

Принято считать, что неуверенность связана с изъяном в психике, с каким-нибудь комплексом неполноценности. Принято считать, что неуверенность — это плохо. Начинает ли человек новое дело или начинает жизнь, он должен быть уверен в себе. Рябинин не отрицал, что уверенным быть хорошо…

Но он знал и другую причину неуверенности — работу ума, столкновение мыслей и едкость сомнений. Думающий человек, пока он думает, бывает неуверен, но думающий человек всегда думает. Неуверенность — это рабочее состояние мысли, но ведь мысль и должна находиться в рабочем состоянии. Вообще он считал, что неуверенность — это признак ума. Дураки всегда во всём уверены. Глупость самоуверенна. Но истина лежит на дне сомнений и неуверенности.

Расследуя дело, Рябинин сомневался беспредельно. Прокурор частенько смотрел на него с опаской, потому что следователь производил впечатление человека, у которого нет по делу доказательств и у которого сумбур в голове. Но, даже убедившись на сто процентов, Рябинин знал, что могут быть сто первый процент, сто первый вариант и сто первая версия. И он обязан их предусмотреть, нащупать сомнениями в деле и выковырнуть, как изюминку из батона. Покровская пришла с сомнениями, поэтому Рябинин начал думать.

— Она не вставала? — спросил он.

— Врач разрешил, но она лежала, к двери не подходила, на звонки не отвечала.

— Ключей от квартиры сколько?

— Три. Один был у сестры, второй у меня…

— А третий?

— Висел на гвоздике в кухне. Знаете, а теперь его там нет, — вспомнила она.

Рябинин видел, как мысль о криминале зрела у Покровской на глазах. Вот и ключ пропал. Таких деталей можно набрать сотню, и все они будут таинственными, подозрительными и… неважными; все будут висеть в воздухе, потому что им некуда ложиться — нет факта насильственной смерти.