Следователь и Колдун - [12]

— Отлично! — Качка одобрительно хмыкнул. — Так и должно быть. Спите себе на здоровье.

— А… А заклятье? Когда начнется процедура?

— Уже идет полным ходом, — до Фигаро долетел короткий смешок. — Неужели совсем не чувствуете?

И действительно: эфир уже бился, пульсировал в мышцах и венах — заклинание работало. Но это, почему-то, казалось совершенно неважным; Фигаро еще раз зевнул и, уже проваливаясь в сон, подумал: «…наша служба и опасна и трудна… М-мда-а…Однако же, какие прохвосты… И Пфуй и Целеста и этот пухлик…»

…Следователь проснулся от того, что в глаза ему бил луч яркого теплого света.

Он осторожно приподнял веки и увидел огромное, похожее на застекленные ворота окно, за которым в бледно-голубом зимнем небе висел растрепанный рыжий шар солнца. Тяжелые темные шторы были раздвинуты и перевязаны толстыми витыми шнурами с золотыми кистями, открывая взгляду широкий подоконник на котором топорщила широкие листья огромная пушистая герань.

Он лежал на диване, прикрытый до шеи тонкой белой простыней и был диван сей монументален и могуч, как плац в военном училище; на нем без труда можно было бы развернуть ружейный обоз и еще осталось бы место для маленькой походной кухни. При этом матрац под Фигаро явно был пропитан заклятьями Прямой Спины и Удобного Сна, потому как практически не чувствовался — с таким же успехом следователь мог бы возлежать на облаке.

Диван, в свою очередь, стоял в большой комнате с высоким потолком, с которого свисала люстра, похожая на хрустальное тележное колесо. Все остальное — весьма незначительное — оставшееся пространство комнаты занимали ряды деревянных манекенов для упражнений со шпагой. Манекены были увешаны грубой листовой броней и выглядели так, словно по ним проехался локомотив: покореженные, изрубленные чем-то вроде тяжелого топора и, почему-то, сильно обожженные. Стены комнаты были сплошь увешаны оружием: сабли, мечи, кортики, шпаги, копья, револьверы, мушкеты и — Фигаро нервно сглотнул — тяжелый немецкий пулемет из которого торчала длинная патронная лента. Не было ни малейших сомнений относительно того кто именно был владельцем всего этого смертоубийственного добра.

— Ага! — со стороны двери донесся оглушительный рев, — проснулся?! Отлично! А ну-ка, вставай, лежебока! Труба зовет!

Фигаро чуть скосил глаза и увидел комиссара Пфуя, стоящего на пороге комнаты и вертящего на пальце широкую армейскую саблю (тяжеленная железяка в руках комиссара выглядела просто крупным перочинным ножичком). На Пфуе были широкие штаны с лампасами и полосатая тренировочная безрукавка, придававшая ему сходство с боцманом некоего пиратского корабля, пустившего на корм рыбам не одну сотню невинных душ.

— Вставай, вставай! — комиссар нетерпеливо щелкнул пальцами, — нечего разлеживаться! И так уже почти сутки дрыхнешь! Качка сказал, чтобы я провел экспресс-тест — проверить твое физическое состояние. Так что — ноги в руки и вон с дивана!

Следователь вздохнул, одним движением сбросил с себя простыню, сел… и замер в нерешительности.

Что-то было… не так. Не в смысле «все было плохо», о нет, но что-то явно изменилось, причем в лучшую сторону.

Тело Фигаро, казалось, стало чем-то вроде мыльного пузыря, надутого через соломинку теплым и ласковым светом. Ни привычной боли в мышцах, ни треска суставов, ни даже обычной утренней ломоты в спине, что, конечно, можно было бы списать на чудодейственные свойства матраца, вот только…

Не было тяжести в ногах. Не щелкали болезненно колени, не кружилась голова (обычно такой резкий подъем вызывал у следователя некоторую дезориентацию, но сейчас ничего подобного не произошло). Куда-то делось мерзкое утреннее послевкусие во рту, заставлявшее Фигаро сразу же тянуться за зубной щеткой.

Одним махом следователь соскочил с дивана, повернулся к высокому зеркалу висевшему чуть в стороне от окна… и обомлел.

Потому что колдовство магистра-трансформатора, коснувшись его пухлого, порядком поношенного тела, шутя сняло с плеч следователя лет тридцать, и теперь, отраженный серебряной амальгамой старого зеркала, на Фигаро смотрел восемнадцатилетний юноша одетый в полосатую, явно слишком большую для него пижаму.

Темно-каштановые волосы постриженные по последней моде — до плеч на затылке и выбритые виски. Бледно-розовая кожа без малейший признаков морщин — исчезли даже частые сеточки в уголках глаз. Куда-то делся животик следователя — результат беззаветной любви к куриным крылышкам в кляре, свиным отбивным и темному пиву. И даже пухлые ладошки Фигаро вытянулись, истончились и стали такими, какими были давным-давно — длинными и тонкими руками пианиста, глядя на которые его отец, вздыхая, говорил: «…тебе, сынок, не в земле копаться, а бумажки в конторе перекладывать».

— Хорош, хорош! — Пфуй фыркнул в усы. — Пришел бы ты в Академию в этом возрасте, был бы сейчас комиссаром. Так нет — тянул кота за хвост, ждал непонятно чего… Ладно, потом налюбуешься. Свою легенду-то помнишь, склеротик?

— Да помню, помню, — отрешенно пробормотал Фигаро и неожиданно рассмеялся — таким неожиданно высоким оказался его голос: ломающийся подростковый тенорок. — Звать-то меня как будут?