След зверя - [6]

Аньес тоже подняла руки, чтобы взять сводного брата за клешни, готовые обхватить ее тело. Затем она резко отпрянула, чтобы отдать распоряжение слуге, пытавшемуся обуздать норовистую, нервную лошадь Эда.

— Чего ты ждешь? Почему не спешиваешься? — накинулся брат на пажа, заснувшего на своем широкогрудом мерине.

Мальчик, которому было не больше двенадцати лет, выпрыгнул из седла, словно его ужалили.

— Да проснись же ты! Чума на твою голову! — неистовствовал Эд.

Обезумевший от страха мальчик засуетился вокруг поклажи, привязанной к крупу мерина.

Как сюзерен Эд прошел первым в просторную столовую, еще не прогревшуюся после холодной зимы. Мабиль накрыла на стол и ждала дальнейших распоряжений. Она стояла у самой стены, скрестив руки на фартуке и опустив голову. Аньес заметила, что она успела переменить чепец.

— Принеси мне иголку, которой я чищу ногти, — приказал Эд, даже не взглянув на Мабиль.

Как только девушка вышла, он обратился к Аньес:

— Вы довольны ею, моя козочка?

— О, она послушная и очень мужественная, брат мой. И все же я считаю, что она скучает по службе в вашем доме.

— Ба… Ее желания никого не интересуют. Боже, я умираю с голоду! Ну, моя радость, расскажите, что творится в ваших краях.

— На самом деле ничего особенного, брат мой. Этой весной у нас родились четыре поросенка, рожь и полба дружно взошли. Можно надеяться на хороший урожай, если только нас обойдут стороной эти бесконечные дожди, которые лили все последние годы. Как подумаю, что еще пятнадцать лет назад в Эльзасе землянику собирали в январе! Но я докучаю вам своими хозяйственными жалобами. Ваша племянница, — Аньес жестом показала на Матильду, — сгорала от нетерпения, ожидая встречи с вами.

Эд обернулся к девочке, которая без особого успеха пыталась привлечь его внимание улыбкой и чуть слышными вздохами.

— До чего она прелестна! Какая славная у нее мордочка, а эти красивые волосы цвета меди! И огромные глаза мечтательницы. Моя крошка, скоро вы будете заставлять сердца биться чаще.

Польщенная девочка сделала глубокий реверанс. Ее дядюшка продолжал:

— Она вылитая вы, Аньес.

— Напротив, я нахожу, что она напоминает вас в детстве… к моему великому удовольствию. Правда, нас могли бы принять за близнецов, если бы вы были не такой крепкий.

Аньес лгала. У них никогда не было ничего общего, если не считать золотисто-медного цвета волос. Эд был коренастым мужчиной с грубыми чертами лица, квадратным подбородком, слишком длинным носом и большим тонким ртом, который казался рубцом, оставшимся после удара садовым ножом, если только он не изрыгал оскорбления или непристойности. Внезапно Эд посерьезнел, и Аньес испугалась, не сказала ли она чего лишнего. По-прежнему сверля взглядом свою сводную сестру, он нежно обратился к девочке:

— Не окажете ли мне огромную любезность, крошка?

— С превеликим удовольствием, дядюшка.

— Сбегайте во двор и посмотрите, что делает этот лентяй паж. Он слишком долго расседлывает лошадь и никак не удосужится принести мне то, что я жду.

Матильда резко повернулась и бросилась бегом во двор. Эд продолжил жалобным тоном:

— Если бы не ваше очарование, Аньес, я возненавидел бы вас за то горе, которое причинило ваше рождение моей матери. Каким это было ударом, каким оскорблением для столь набожной и безупречной женщины!

Выходка сводного брата успокоила Аньес, боявшуюся, что он догадался о ее плутнях. Когда Эд навещал ее, он никогда не упускал случая напомнить в свойственной ему грубой манере о своем мальчишеском великодушии, забыв, как он третировал ее, издевался над ней, хотя барон Робер приказал, чтобы с Аньес обращались как с барышней благородных кровей. Как это ни странно, но, после того как мать Аньес умерла, — девочке тогда было три года, — баронесса Клеманс прониклась нежностью к незаконнорожденной дочери своего мужа. Она забавы ради учила ее читать и писать, латыни, основам арифметики и философии, не говоря уже о двух своих увлечениях: шитье и астрономии.

— Ваша мать — мой ангел-хранитель, Эд. Я никогда не смогу в своих молитвах отблагодарить ее за все то добро, что она для меня сделала. Я всегда помню о ней, и ее образ придает мне силы.

На глаза Аньес навернулись слезы. На этот раз Аньес не притворялась. Это действительно были слезы нежности и глубокой печали.

— Какой же я тупица, моя козочка! Простите меня. Я знаю, что вы были искренне привязаны к моей матери. Ну будет, красавица, простите грубияна, каким я иногда бываю.

Аньес заставила себя улыбнуться.

— Ну что вы, брат мой. Вы так добры.

Эд, удостоверившись в ее благодарности и покорности, сменил тему разговора.

— А этот маленький негодяй, который вечно путается в ваших юбках… Как его зовут? Я что-то не видел его.

Аньес сразу же поняла, что Эд говорил о Клемане, но предпочла потянуть время, чтобы понять, какую позицию ей следует занять.

— Маленький негодяй, говорите?

— Ну да, этот сирота, которого вы великодушно оставили при себе.

— Клеман?

— Да… Жаль, что родилась не девочка. Здесь недалеко находится женское аббатство Клэре*. Мы могли бы посвятить девочку Богу[16], избавив вас тем самым от лишнего рта.

Как сюзерен Эд мог бы так поступить, если бы захотел. И тогда Аньес не оставалось бы ничего другого, как подчиниться воле сводного брата.