След торпеды - [18]

К чему я обо всем этом пишу, Игорь? Да чтоб ты, дорогуша, знал, какая тяжкая фронтовая жизнь была у твоего отца, но он никогда не ныл… И для меня война что-то вроде страшного суда, думалось: выдержу ли, не дрогну ли? Нет, Игорь, ни я, ни твой отец не дрогнули. Конечно, порой на душе кошки скребли — а вдруг вот сейчас из мрачных глубин субмарина выпустит по кораблю торпеду? Война, Игорь, делала нас всех взрослее, о себе мы не думали, потому что мы охраняли наше советское море.

Может, твой отец и остался бы жив, да, видно, не повезло ему. В конце октября сорок третьего года его назначили командиром тральщика. Он был рад, что получил повышение, ибо давно мечтал стать командиром. Я верил ему, потому что Андрей никогда не обманывал. Уходил он довольный и меня хотел с собой взять, да командир наш, Михайлин, не отпустил, говорит, ему самому нужен отличный штурман, это, значит, он так сказал обо мне. Прощаясь, Андрей просил не забывать его, а если на корабль придет письмо от жены, то передать ему. Он пожал мне руку и с грустью сказал: «Эх, Гриша, жаль мне с тобой расставаться, да ухожу на повышение. Много мы с тобой исходили штормовых дорог, многое пережили, но веру друг в друга не потеряли. Так вот что я тебе скажу, дружище, не забывай меня и, если какая беда со мной случится, помяни добрым словом». У меня, Игорь, от этих его слов на душе защемило. Видно, знал он, что беды не миновать. Так вот, ушел он, а вскорости погиб. Сразу тогда по горячим следам мне не удалось побывать в соседней бухте, потому как мы далеко были, где-то у Диксона. Сам я в точности не знаю, как погиб твой отец. Но позже слыхал от флагманского штурмана, что их корабль торпедировала вражеская подводная лодка в то время, когда он вел траление донных мин на фарватере неподалеку от острова Баклан.

Клянусь тебе, Игорь, что больно перенес я утрату своего друга! Мы так сроднились с ним за годы службы, что и не рассказать тебе. Да что поделаешь — война, гибли десятки, сотни людей. Меня, правда, несколько раз ранило, но, как видишь, живой остался. А когда закончилась война и я поехал домой, то навестил твою мать и все-все про Андрея ей рассказал. Да, насчет звания. Твой отец был капитан-лейтенант. Это точно, Игорь. И погиб он геройски. В этом я готов голову свою дать на отсечение. Человек он был храбрый, даже отчаянный. Оно, видно, и должно быть так: еще Суворов писал, что побеждают те, кто себя не щадит. Он себя не щадил.

Просьба к тебе, Игорь. В сентябре у меня отпуск, я бы желал приехать к тебе в гости. Страшно хочу повидать, каким кораблем ты командуешь, поговорить с тобой по душам. Может, написать в политотдел бригады, чтобы разрешили приехать или как? Черкни пару слов. Я, конечно, не герой и не претендую на какое-то особое уважение. Нет, я не герой. Я — ветеран. В прошлом году ездил в Сочи отдыхать. И что ты думаешь? Когда рано утром просыпалось море, словно молодел, так оно мне в душу вошло, так сердце бередит, что хоть бросай все и — на родной мне Северный флот. Ну а как ты живешь? К людям у тебя есть подход, и дело свое пограничное до тонкостей знаешь (я читал о тебе очерк в «Красной Звезде»). Так жду от тебя весточки, добро? Кланяйся от меня брату Павлу».

В тот же день Марков ответил ветерану.

«Я буду рад, если вы побываете на моем корабле, — писал он. — К вам у меня особая симпатия — вы знали моего отца. Повидаете и Павла, он служит тут на одной заставе. Вы спрашиваете, как я живу. На морской границе всякое случается. Иногда и на долю экипажа «Алмаза» выпадают тяжелые и опасные галсы. Но что поделаешь? Для нас превыше всего — дело. Тут уж выбирать не приходится…»

Позже Марков получил еще одно письмо от ветерана. Прочел — и на душе стало тоскливо. Строки письма врезались в память и даже теперь волновали его.

«Игорь, дорогой мой человек, — писал ветеран. — Занедужил я. Открылась моя фронтовая рана, видно, надолго приковало к постели. Осколок у меня в легком, вот оно что. Предстоит операция, но как пройдет и чем кончится, сказать не могу. А тут еще сердечко стало шалить…»

В тот день, когда Марков получил письмо от ветерана, дул стылый ветер, море штормило. Он вышел на палубу, ветер бил в лицо, но холода Игорь не ощущал — мысленно он был в селе, где жил ветеран. «Что-то не пишет, небось прикован к постели», — подумал сейчас Марков.

На мостик поднялся капитан-лейтенант Лысенков Он доложил, что на завтра принят прогноз погоды. Ожидается шторм в пять — семь баллов.

Марков промолчал. Когда корабль развернулся и взял мористее, он подал голос. Да, нелегко будет нести дозор у острова. Видимо, плохая погода насторожила и комбрига, потому что «Алмаз» еще не прибыл в заданный район, а он уже вызывал на связь.

— Что-нибудь важное? — насторожился Лысенков.

— Посоветовал близко к острову не подходить, глубины там местами малые. — Капитан 3-го ранга уточнил у вахтенного офицера курс корабля, потом обернулся к помощнику. — Одно мне не ясно, будет ли там судно?

Еще перед выходом в дозор Марков рассказал Лысенкову о своем разговоре с командиром бригады, тот ясно дал понять, что по некоторым сведениям в районе острова Баклан в эту ночь должно появиться судно. Это будут «рыбаки» — или шхуна. «Если говорить прямо, — голос комбрига был напряженным, — то сюда придут «рыбаки», которым рыба не нужна, они попытаются заняться другим делом…» Комбриг Громов не сообщил Маркову, каким они будут заниматься делом, акцентируя его внимание на задержании и осмотре судна. «Только если нарушит. Вы поняли меня?» — переспросил комбриг. Марков заверил его, что в дозоре будет весьма осмотрительным.