След сломанного крыла - [55]

Марин выжидает — час за часом, пока не садится солнце. Сумерки наступают довольно быстро. Марин не покидает своего поста, ее взгляд прикован к входной двери. Около десяти часов вечера, в комендантский час для Джии, из дверей выходит Адам, за ним идет девушка. Они садятся в его машину и пускаются в путь. Марин быстро заводит двигатель и на полной скорости несется домой, чтобы успеть раньше них. Добравшись до дома, она ставит машину в гараж и запирает его. Она успевает вбежать в дом прежде, чем раздается звон ключей. Марин приглаживает волосы и идет в свой кабинет. Услышав шум закрывающейся двери, она выходит из кабинета и видит Джию.

— Как прошли занятия? — спрашивает Марин и смотрит на Раджа, спускающегося с лестницы, чтобы встретить дочь.

— Хорошо, — отвечает Джия, избегая ее взгляда. — Я пойду спать.

— Хочешь поесть? — спрашивает Радж.

— Мы перекусили, — Джия проходит мимо матери к лестнице.

— Кто подвез тебя? — небрежно спрашивает Марин. Она не заговаривает ни об Адаме, ни о том, что видела в школе.

— Одна из мам.

Джия произносит эту ложь молниеносно, ни минуты не задумываясь над тем, что, возможно, было бы лучше сказать правду. Во времена детства Джии Марин всегда знала, когда та лжет: дочь начинала притоптывать левой ногой. Сначала это можно быть принять за случайность, но такое повторялось все чаще, если Джия лгала. Осознав, что не в состоянии справиться с этим, Джия стала класть правую ногу на левую, надеясь скрыть нервозность.

С годами ей удалось преодолеть эту привычку и почти полностью отделаться от нее. И какое-то время Марин не замечала за ней подобного. Она решила, что у дочери больше нет причин лгать, но сейчас поняла, что Джия просто научилась лгать лучше.

— Хорошо, — произносит Марин, обращаясь одновременно и к мужу, и к дочери. — Знаешь, я почти забыла, — продолжает она, не давая Джии уйти, — когда я привезла тебе сегодня учебник, твоя директриса отвела меня в сторонку и сказала, что по закону должна связаться с службой защиты детей, если ребенка подвергают побоям.

— Что? — Радж нервно сглатывает слюну, а его рот вытягивается в тонкую линию.

Джия широко открывает глаза.

— Меня не подвергали побоям, — шепчет она. — Ты не сказала ей об этом?

— Я не могла ей ничего сказать, потому что ты не говоришь нам, что случилось, — спокойно произносит Марин, не желая смягчаться при виде бледного лица дочери. — Вскоре с нами свяжется социальный работник. Он придет к нам домой, чтобы выяснить ситуацию.

— Что это значит? — со страхом спрашивает Джия.

— Это значит, что если они решат, что твой отец или я виноваты в твоих синяках, то тебя заберут у нас и отправят в приют.

Марин в какой-то мере радует ужас на лице Джии. Возможно, теперь она поймет, в каком аду они живут. Марин уверена, что единственная вещь, которую ее дочь всегда считала само собой разумеющейся, — это комфорт повседневной жизни. Мысль о том, что может быть иначе, выбивает почву у нее из-под ног.

— Но это неправда, — Джия напрягается и замыкается в себе. Она обхватывает плечи руками. — Мы с друзьями играем в такую игру. Она дурацкая, — Джия смотрит на Марин, а та слушает очень внимательно. — Я знала, что вы будете ругаться, если я расскажу, вот и не рассказывала.

— Что? — Радж переводит взгляд с Марин на Джию. Голос его звенит от гнева, когда он спрашивает: — В какую еще, черт побери, игру?

— Мы бьем друг друга, чтобы узнать, кто из нас выносливей. Выигрывает тот, кто запросит пощады последним.

— С какими друзьями? — спрашивает Марин, пристально глядя на Джию. У нее возникает мысль об Эмбер, но она отбрасывает ее. В этой девочке все еще чувствуется невинность — то, чего у Джии уже нет.

— А какое это имеет значение? — отвечает Джия вопросом на вопрос.

— Кто придумал эту игру? — вмешивается в разговор Радж, посылая Марин предостерегающий взгляд.

— Ну ребята придумали. Для забавы, — Джия поворачивается к Марин и просит ее: — Ты можешь сказать об этом им? Социальным работникам?

— А ты говоришь нам правду? — спрашивает Марин. Она читала о тинейджерах, которые увечат сами себя — режут, душат, может быть, и бьют. Она в ярости на Джию за ее участие в подобных глупостях, и тон ее становится едким: — Или это еще одна ложь?

— Я говорю правду, — произносит Джия. — Честное слово.

* * *

Наступила ночь. В окно кабинета Марин можно увидеть звезды на небе. Она лежит на диване и не двигается уже битый час — с момента признания дочери. Они предоставили уборку домработнице, а Джия ушла наверх заниматься. Марин ничего не сказала Раджу об Адаме, и дочь поблагодарила ее взглядом, когда желала им спокойной ночи.

Марин проигрывает в голове события дня. Она знает всех старых подруг Джии. Все они — девочки из приличных семей. Как и Джия, поправляет себя Марин. Мысленно перебирая их имена, она пытается представить себе, кто из них мог принять участие в такой игре, и вычеркивает одну за другой из списка.

В голове, словно шорох опавших листьев, шевелится воспоминание об Адаме, о его руке в руке Джии. Он не отошел от нее в школе, он крепко держал ее за руку. Его взгляд напомнил Марин тот, который она запомнила с детства: взгляд человека, уверенного в том, что ты принадлежишь ему и он может делать с тобой все, что хочет. Марин вспоминает, как легко Джия лгала о нем, как она вошла в его дом, как они пробыли там вдвоем несколько часов. Она думает об их взаимоотношениях, об их тщательно оберегаемой тайне. Мысли начинают кружиться у нее в голове — и все они ведут к неизбежному выводу: Джия лжет не ради себя, она лжет ради Адама.