След сломанного крыла - [33]

Часы на каминной полке бьют девять раз. С годами Марин привыкла не замечать их боя, но сегодня их тиканье отмеряет каждую секунду. Как будто время истекает и у нее остается его совсем чуть-чуть. То, что раньше было важным, утратило значение. Ее величественный особняк, чистый двор, подпирающие крышу колонны. Дедлайны, цены на акции, ее инвестиционный портфель. Исчезло, потеряло актуальность ощущение достигнутого успеха.

Дом погружен во тьму. Джия на занятиях, готовится к экзамену по естествознанию. Марин знает, что она получит за контрольную «пять». Она не может вспомнить, когда именно ее уверенность в успехе передалась Джии, то есть когда дочь усвоила, что высокие оценки придают ей значимости в глазах окружающих. Пятерка и четверка — всего лишь шажок от одной оценки до другой, но на самом деле их разделяет огромное расстояние. Отличное против хорошего. Общественные стандарты, которым поклонялась сначала Марин, а теперь и Джия. Для Марин было бы непостижимо, если бы ее дочь принесла домой другие оценки, кроме отличных. Ее имя в списке лучших учащихся означает, что Джия взяла очередную высоту.

Входная дверь хлопает, возвещая о приходе Джии. Марин слышит, как дочь ставит свой рюкзак в прихожей, как звенят ключи, которые Джия вынимает из замка. В щели под дверью появляется полоска света. Марин ждет, что дочь позовет ее, но та молчит. Значит, Джия не хочет делиться с ней сегодняшними новостями, не хочет рассказать о том, что было в школе. На мгновение Марин задумывается, как могли бы звучать слова дочери. «День был чудесный, но как-то так случилось, что меня избили, и я не знаю почему».

Джия идет на кухню и ищет что-нибудь поесть. Мать слышит, как она грызет яблоко, поднимаясь к себе в комнату. Марин делает глубокий вздох и складывает руки для молитвы в четвертый раз в жизни. Она не становится на колени и не кланяется до земли, чтобы показать богам, что она ниже их. Говорят, со смирением приходит и власть, но Марин это не интересует. Сегодня она встанет вровень с любым. Она не будет просить, она направится туда, куда сама сочтет нужным. По собственному опыту она знает, что на просьбу могут ответить отказом. Помня обо всех мольбах, отвергнутых в прошлом, сегодня она будет полагаться только на себя и ничего не оставит на волю случая.

— Джия, — Марин открывает дверь кабинета. В комнате темно. Солнце давно село, и взошла луна, а Марин так и не встала с дивана. Теперь она чувствует, как оцепенело ее тело. Ей хотелось бы знать, похоже ли это на трупное окоченение. Тело имеет свой собственный разум. Утратив причину, по которой стоит жить, оно становится неподвижным — как у ее отца. — Мне нужно поговорить с тобой.

— Да-а? — Джия, еще в школьной форме, спускается по лестнице. — А что такое?

— Входи, пожалуйста. Нам надо поговорить, — Марин зажигает лампу на столе. Комната наполняется светом, и Марин видит, как Джия усаживается на диван, с которого она сама только что встала. — Как дела в школе?

— Отлично. Но у меня контрольная, и мне надо еще позаниматься.

— А я думала, что ты уже позанималась.

— С тобой все в порядке? Ты сегодня какая-то не такая.

Вдруг Марин понимает, что Джия видит, что ее волосы не уложены и что на ней та же футболка и те же джинсы, в которых она была вчера вечером.

— Со мной все в порядке, — она лжет. С ней не все в порядке. Марин напугана, не уверена в себе и очень сердита. Она зла на того, кто посмел оскорбить ее дочь. Но она должна быть осторожной. Если она отпугнет Джию, то потеряет больше, чем сможет приобрести. — Как дела в школе? — снова спрашивает она.

Джия скептически усмехается. Взглянув украдкой на свои ручные часы, она бормочет: — Все отлично, мамочка, как всегда. Но мне действительно надо еще позаниматься.

Она поднимается с дивана и направляется к двери, но Марин останавливает ее:

— Сядь. Я еще не закончила, — слова звучат резче, чем ей хотелось бы, но, поскольку ей никогда раньше не приходилось говорить с дочерью на подобную тему, она не знает, как начать разговор. — И решать, когда пора заканчивать разговор, буду я.

— Вау! — Джия закатывает глаза и снова садится на диван. — Ладно. Папа дома?

Ее спаситель, соображает Марин. Тот, кто может защитить ее от матери.

— Он уехал сегодня утром, разве ты не помнишь?

— Правда, — говорит Джия с несчастным видом, — а я и забыла, — она постукивает ногой по полу. Ее осеняет новая мысль. — Что-то случилось с дада?

Это традиционное индийское обращение к дедушке, как утверждал Брент, было первым словом, которое произнесла девочка.

Джия вжимается в диван. Она все сильнее нервничает. Глядя на нее, Марин внезапно вспоминает, как в детстве Джия плакала, когда разбивала коленку, и требовала приложить лед к ушибу, даже если он был совсем легким. Марин понижает голос, ей очень хочется приласкать дочь, но она не в состоянии сделать этого:

— А у тебя все хорошо?

— Разумеется, — заметное раздражение Джии разбивается о мягкость Марин. — Мама, пожалуйста, скажи, что случилось? — нижняя губа Джии начинает дрожать. Неизвестность пугает ее: — Дада стало хуже?

— Ты любишь его.

Марин знает, что это так. На Джию дед никогда не поднимал руку, она никогда не видела, как он избивает других. С самого ее рождения Брент часами играл с ней. Когда она появилась на свет, он стоял, глядя в окошко детской палаты на свою единственную внучку. А когда Джию принесли домой, щекотал ей пятки и призывал всех смотреть, как она смеется. Он никогда не приходил к ней без новой игрушки. Марин наблюдала за ними, размышляя, как удивительна жизнь, если это тот же человек, которого она знала с детства.