След сломанного крыла - [32]

— Триша, он в коме, — сказала она. — «Скорая» везет его в больницу.

Ее слова обрушились на меня, как водопад. Ключи упали на пол. Я застыла, словно парализованная. Пришел Эрик и отвез меня в больницу. Мы столкнулись с мамой в отделении скорой помощи. Она сказала, что врачи озадачены: он впал в кому по неизвестной причине.

— Пожалуйста, очнись, — я хожу взад-вперед по тесной комнатке. Она такого же размера, как ванная для гостей в моем доме. — Как я могу быть матерью? — Он лежит молча. Ни один мускул не дрогнет на его лице. Взяв его за руку, я шепчу: — Какой матерью я стала бы?

Его рука остается безжизненной. Оставшись без ответа, я падаю на стул и долго наблюдаю за ним, надеясь, что он подаст мне какой-нибудь знак. Но он лежит неподвижно, и я ухожу из больницы в еще большем смятении, чем прежде.

Марин

Если человека в детстве избивали, то всю свою жизнь он будет ожидать удара. Потому что так происходило всегда. Потому что у него не было ни одного хорошего дня, который не закончился скверно. За радостью следовала печаль, а страх замещал уверенность в своих силах. Это как если бы вас вечно катали на американских горках и вы не знали бы, когда кончатся бесконечные взлеты и падения. Марин всегда ставила проблемы Брента выше своих. Ее чувства напрямую зависели от его чувств.

Всего три раза в жизни Марин падала на колени и просила небеса о помощи. В первый раз она призывала богов, которым молилась Рани, сделать так, чтобы они не уезжали из Индии. Как бы ее родителей ни волновали мысли о новом мире, ей до смерти не хотелось покидать мир, который она знала и любила. Пока они упаковывали чемоданы, Рани потчевала Марин рассказами об Америке. Там на дорогах не лежат коровы. Школьники занимаются в помещениях, а не снаружи, и сидят за партами, а не в грязи.

— У каждого есть машина, — взволнованно сказала Рани и рассмеялась. — Там чистый воздух, врачи, которым не надо давать взятки за лечение, а самое главное, — сказала Рани, опустившись на колени, чтобы смотреть Марин прямо в глаза, — у женщин там есть права.

Но что бы мать ни говорила, Марин знала, что ей не хочется уезжать. Однако ее первая мольба не была удовлетворена, и они отправились на самолете в новый мир: ее вела за руку Рани, а Тришу по бетонированной площадке аэродрома нес Брент.

Во второй раз она молилась в своей комнате в шестнадцать лет. В этот день отец особенно жестоко избил ее, и Марин больше не могла этого выносить. Еще одно такое избиение, и она умрет — она была в этом уверена. Марин задумалась, не предпочесть ли ей смерть жизни под его кровом. Однако если бы у нее был выбор между своей смертью и его, она бы предпочла смерть отца. Упав на колени перед изображениями богов Шивы и Ганеши рядом с богиней Парвати, которые она хранила у себя в комнате, Марин попросила богов умертвить отца. Пусть заснет и не проснется утром. Она была так уверена, что ее мольба исполнится, что не спала всю ночь, ожидая момента, когда Рани объявит хорошие новости. Она представляла себе, как они будут жить без него. Представляла свободу, о которой едва помнила со времен Индии.

Когда настало утро, Марин ждала, вцепившись руками в простыню, и ее сердце бешено колотилось от волнения. Ручка двери начала поворачиваться, и Марин выскочила из постели. Мать просунула голову в дверной проем с опаской, которая не покидала ее никогда. Тихим голосом она велела Марин встать и собраться. «И поторопись, — сказала она, — ты ведь не хочешь снова рассердить отца».

В третий раз Марин воззвала к небесам после родов. Она прочитала все книги, проконсультировалась с множеством акушеров-гинекологов и была уверена, что готова к любым осложнениям. Ребенок мог пойти попкой вперед или, если он слишком крупный, разорвать матку. К чему она оказалась совершенно не готова — это к своей неспособности выкормить грудью новорожденную. Марин все перепробовала: при помощи медсестер ей удавалось дать Джии грудь и заставить ее сосать, но молока не было. А единственной тонкой струйки, которая в конце концов потекла, не хватало для того, чтобы накормить девочку. В первую ночь после рождения Джии Марин держала ее при себе, хотя медсестры настаивали, что малышке лучше будет в палате для новорожденных. Она не спала и заметила первые признаки того, что Джия хочет есть. Марин немедленно распахнула ночную рубашку и предложила ей обе груди. Но ни в одной из них не было молока. Рассерженная Джия инстинктивно начала жевать ее сосок. Марин старалась утихомирить ее и беспомощно слушала, как ее дочь кричит от голода. После целого дня без молока педиатр посоветовал накормить девочку молочной смесью. Ощущая себя полной неудачницей, Марин молилась неизвестно кому, чтобы ее тело смогло дать пропитание дочери. Последняя молитва была тоже оставлена без внимания, и через несколько недель Джия полностью перешла на молочные смеси. Другое дело работа — здесь все происходило по воле Марин.

* * *

С момента встречи Марин с директрисой прошло двадцать четыре часа. Марин взяла выходной, сказавшись больной, — впервые за все время работы в компании. Она ничего не рассказывала Раджу и ни о чем не спрашивала Джию. Она боялась начать разговор, понятия не имела, что должна сказать. Жизнь не подготовила ее к такой ситуации. Немыслимо: она должна спросить свою дочь, кто ее бьет! Она не могла решить, стоит ли ей довериться Раджу, но решение пришло само собой. Утром Радж неожиданно уехал на встречу в Лос-Анджелес, не сказав, когда вернется. Марин и Джия остались одни, и у них еще не было подходящего момента для серьезного разговора.