След молнии - [31]

Теперь я думаю, что он находил в этом некое извращенное удовольствие. Существо, способное менять облик так же легко, как люди меняют одежду, не случайно оделось в белокожего денди с фронтира, навещая девочку навахо. Выбранный образ, конечно, был великолепен, но и неуловимо жесток. Я знала истории о «Долгом Пути», о двуличных земельных агентах и франтоватых аферистах. Одевшись так, он явно намеренно напоминал мне о них.

Мы сидели вместе в стране снов и потягивали виски из китайских фарфоровых чашечек. Щекочущей горло жидкости детское воображение придавало карамельный вкус, но тепло в животе и слегка расплывчатое ощущение происходящего были достаточно реальны. Вытянув ноги перед весело трещавшим костром, он рассказывал мне страшные истории.

О том, как давным-давно, в мире, в котором я еще не родилась, птицы выклевали и сожрали его глаза. О том, как бобры били его тело своими длинными плоскими хвостами до тех пор, пока оно целиком не превратилось в линялый кожаный мешок с раздробленными костями и раздавленными внутренностями. О том, что он чувствовал, когда пальцы на руках и ногах – которые теперь превратились в крючковатые сияющие когти – дробились один за другим, потом отрастали и снова дробились.

Я дрожала в своей пижаме – напуганная так, как может быть напуган только тот, кто спит и не может проснуться. От страха я не могла ни говорить, ни двигаться. Я пыталась его не слушать, даже закрывала уши руками, но он, казалось, ничего не замечал. А если и замечал, то ему было все равно.

Наконец, когда на далеком горизонте появились первые намеки на восход солнца, он, кажется, устал от своих рассказов.

– Пора идти, – сказал он, бросив взгляд на карманные часы, после чего водрузил на голову шляпу-цилиндр. Затем встал и, театрально зевнув, потянулся всем своим тощим телом. – Мне очень понравилась наша беседа, Магдалена. А тебе?

Мои глаза были круглыми от ужаса. Я одновременно боялась, что он оставит меня одну в темноте и что никогда не уйдет.

– Мы станем друзьями, – успокаивающе сказал он, одарив меня тончайшей улыбкой. – Ты согласна?

Он пристально смотрел на меня, взглядом требуя ответа, и мне пришлось кивнуть. Казалось, его это обрадовало. Он даже похлопал меня по колену, случайно распоров кожу когтем до крови. Затем перевел на мое лицо взгляд тусклых медных глаз и сквозь вой, заставивший меня снова зажать уши руками, оставил последнее предупреждение. Или угрозу, я до сих пор не знаю:

– Приготовься, Магдалена. Монстры идут.

То же самое существо, напоминающее в основном человека и одетое в тот же диковинный костюм эпохи Дикого Запада, теперь сидит в моем любимом кресле в гостиной и пьет чай.

– Магдалена, дорогая, неужели это все, что у тебя есть? Только чай?

– Здравствуй, Ма’йи, – приветствую я его. Он единственный человек (или нечеловек?), который зовет меня этим именем. Но я уже знаю, что поправлять его бессмысленно.

– Да, я’ат’ээх[46], доброе утро или, вернее, вечер. А ты не могла бы… – Он проводит рукой вокруг чашки, затем машет ею мне. Длинные серые когти сверкают лунным светом.

Я вздыхаю и прислоняюсь к стене.

– У меня в машине есть кофе и сахар.

Ма’йи оживляется, поводит плечами и расправляет пальто.

– Великолепно! Я не слишком обременю? Когда пойдешь туда, заодно пригласи к нам красивого мужчину, сидящего в твоей моторной повозке. Пусть зайдет в дом.

Я морщусь. Он заметил Кая. Ну конечно, заметил. Но я не собираюсь звать его, пока не пойму, что задумал Койот.

Я возвращаюсь к грузовичку, чтобы забрать банку кофе и сахар. Кай смотрит на меня через окно двери широко раскрытыми от любопытства глазами. Я качаю головой и говорю:

– Пятнадцать минут.

Затем бросаю взгляд на заходящее солнце. Не уверена, что это хорошая идея – оставлять Кая снаружи одного в темноте, но и заводить в дом, где сидит великий пройдоха, – тоже ничего хорошего. Опасность известная и опасность неизвестная. Непонятно, что из них легче. Надеюсь, до плохого не дойдет. А еще я знаю, как можно разговорить Койота.

Я вхожу в дверь и иду через маленькую гостиную, мимо маленькой ванной в такую же маленькую кухню. Койот остается на месте. Только ставит чашку на стол возле локтя и обхватывает длинными пальцами рукоять трости. И начинает раздраженно постукивать гротескными когтями по дереву.

– Почему ты не привела своего друга? – спрашивает он за моей спиной.

– Он мне не друг, – отвечаю я из кухни. – Он гость на одну ночь, и чем меньше ты будешь общаться с ним, тем лучше.

– Ты могла бы, по крайней мере, представить нас друг другу. Что в этом плохого?

– И не подумаю, пока не узнаю, что ты задумал, Ма’йи.

– Ого! После стольких лет, Магдалена, ты все еще не доверяешь мне?

Кажется, он не обиделся. Во всяком случае, голос у него веселый.

Койот уже вскипятил воду в моей единственной кастрюле, так что приготовление кофе не вызывает затруднений. Я кидаю молотые зерна в кипяток и даю кофе настояться, прежде чем разливаю по чашкам. Медлю мгновение, но все-таки бросаю добрую чайную ложку сахара в чашку Ма’йи. После этого присоединяюсь к нему в гостиной.

Комната меньше пятнадцати футов[47] по диагонали, и все, что я сумела вместить в это пространство, – только продавленный диванчик и два кресла из разных наборов, расставленные вокруг импровизированного фанерного кофейного столика, застеленного куском тонкой узорчатой ткани. По задумке яркий рисунок должен создавать веселое настроение, но даже мне приходится признать, что ему это удается плохо. Но, по крайней мере, скатерть сочетается по цвету с самодельными занавесками, которые я повесила на окна – как свидетельство моей единственной попытки создания домашнего уюта за те несколько месяцев, в течение которых я скрывалась в своем трейлере. По правде говоря, мне больше нравится находиться в дороге, чем проводить время у себя дома. Пребывание здесь напоминает мне о дезертирстве Нейзгани. Лучше уж постоянно оставаться занятой где-нибудь в других местах.