След «черной вдовы» - [28]

Вероятно, Светлана все еще не пришла в себя после жуткого потрясения. Она и разговаривала так, словно общалась с кем-то потусторонним, нереальным и неле­по навязчивым. Морщилась, страдала, будто не пони­мала, что происходит. Конечно, оставлять ее в таком душевном и физическом состоянии в одиночестве было бы верхом цинизма и гнусности. Не мог позволить себе столь антигуманного и немужского поступка Игорь Нехорошев. И если она не принимает объяснений и ло­гических доводов, оставалась последняя возможность склонить ее на свою сторону — испугать еще больше.

Но ведь она и так уже, кажется, была смертельно напугана. Куда дальше-то? Ну и пусть испугана, но ведь и упряма. Знать бы о ней побольше... Либо об этом ее... как его звали? Она нехотя обмолвилась — покровитель. И странное имя назвала — Крисс. Бизнесмен из Петер­бурга, переехавший в столицу. Тоже из артистов, что ли? Не слыхал такого имени, да и клички, следователь Нехорошев. Странно, эту публику братва обычно не трогает: толку от них, вернее, пользы — никакой, а вони много.

Игорь Борисович снял уже трубку городского теле­фона, чтобы позвонить к себе в прокуратуру и попро­сить порыться в картотеке на предмет выяснения дан­ных господина Нестерова, но вовремя остановился. Вернул трубку на место: если их «пасли», телефон на­верняка прослушивается, значит, и вести себя здесь тоже надо тихо и по возможности долго не задерживаться.

Вот все это он и попытался объяснить девице, кото­рая выглядела так, будто вдруг окунулась в наркоти­ческий кайф. Но при этом Нехорошев не мог избавить­ся от нарастающего смущения и отводил глаза от ее слишком раскованной позы в широком кресле, от вы­зывающе закинутых одна на другую ее потрясающих ног, обнаженных вплоть до узкой полоски золотистых трусиков, и вообще от какой-то откровенной, даже вы­зывающей, бесстыдности. Ведь черт-те что произошло, людей покрошили, кровищи напустили, как на ското­бойне, а этой хоть бы хны! Испугана она, как же! Или это у нее просто реакция такая, поскольку известно, что артисты — не от мира сего? Но она же и сама должна испытывать боль: и голова перебинтована, и шея — словно в жестком воротнике, и на плече — тампон, кре­стообразно прилепленный пластырем.

Тяжко вздохнув, Нехорошев снова принялся за уго­воры. И неожиданно увидел глаз балерины, скошенный на него, поскольку голова ее покоилась на спинке крес­ла неподвижно, ну да, больно же поворачивать туда- сюда. И во взгляде этом он не увидел ничего, кроме любопытства. Так, наверное, смотрят на непонятный предмет, неожиданно появившийся перед глазами. Любопытство и... еще что-то непонятное. Он продол­жал по инерции убеждать, а она вдруг поманила его пальчиком.

Следователь придвинулся к ней вместе со стулом, на котором сидел. Она снова поманила, и, когда он на­клонился, подумав, что, видимо, она что-то хочет ска­зать ему на ухо, балерина взяла его голову обеими ру­ками и с силой потянула на себя. Он попытался отпря­нуть и едва не упал ей на грудь. Да он, собственно, и упал, просто успел вовремя вытянуть перед собой руки и упереться в сиденье по бокам девицы, а оно тут же мягко ушло из-под рук. Вот он и уткнулся носом в ее живот. И замер на какое-то мгновение, не зная, как выйти из этой своей дурацкой, неудобной позы. А она хрипло засмеялась и ловким движением закинула свои ноги ему за спину и сильно стиснула с боков, будто пой­мав в капкан.

Он дернулся, но она не отпускала, а только припод­няла его голову над собой и сказала с болезненной ух­мылкой:

—    Ну чего ты дрожишь? Боишься? В первый раз, что ли? Ну надо мне, прямо сейчас, вот тут, понима­ешь? На-до! — повторила по слогам. — Иначе я про­сто с ума сойду...

Он заерзал, опираясь на согнутые локти и не реша­ясь положить ладони на ее обнаженные бедра.

—    Только осторожнее, не здесь... перенеси меня на диван...

Она оказалась очень тяжелой. Приподнимая ее тело и стараясь делать это не резко, чтобы не доставить но­вую боль, он как-то посторонне подумал, что им там, тем мужикам в балете, наверняка хреново приходится — без конца поднимать баб у себя над головой. Но мысль эта мелькнула и тут же растворилась в дальнейших, уже малоосмысленных действиях.

Едва он осторожно уложил ее на диван, она стала немедленно командовать:

—   Возьми вон там подушку... Засунь ее мне под спи­ну... да нет, под талию... а теперь другую... осторож­но... пониже! Расстегни здесь... да скорее же!

И все это с непонятной, беспричинной неприязнью, почти со злостью.

Ему оставалось разве что, как в добром старом анек­доте, в ответ на все эти советы и указания воскликнуть в сердцах: «Мадам, извините, но кто здесь кого... хм, трахает?!» Однако все его сомнения рассыпались в прах, когда новый сильный рывок ее рук кинул его к ней на грудь. Все остальное было проделано мастерски, в выс­шей степени темпераментно и фактически уже без его участия. Нет, ну как же совсем уж без него? Он тоже очень активно старался, да и было ради чего. Но бале­рина, конечно, показала высший класс. Впрочем, это все и надо было в первую очередь именно ей — каждый ведь сбрасывает стресс по-своему. Либо же, опаляя со­знание куда более значительными и острыми отвлека­ющими ощущениями, пытается избавиться от мучаю­щей организм боли. Почему бы и не таким вот спосо­бом?..