Славянское фэнтези - [23]

— Дело в милосердии.

— Чего?

— Она толковала о милосердии. В этом все дело.

Михась хохотнул.

— Девицы слетаются на твою славу, будто мухи… мм… мотыльки на свет. Какое ж здесь милосердие? Ха!

— Она приезжала, чтобы убить меня, — уверенно заявил Индриг.

Теперь поперхнулся Михась.

— Сдурел ты, братец Соловушка! Если б ты такое про ее бычков-хранителей ляпнул, я бы еще задумался. Рожи у них что ни на есть злодейские были. Но чтоб она сама на тебя с ножом покушалась — это сказки!

— Оксана из Ринга — не иначе как сама Ласковая Рок-сани. Я слышал о ней, когда жил среди авар. — Губы Индрига тронула улыбка. — Мне даже льстит, что за мной послали именно ее.

Михась наконец перестал жевать.

— Кто она?

— Сама смерть, принявшая облик женщины.

Грек с сомнением покачал головой.

— Не-е. Смерть я бы узнал в любом обличье.

— Чудо ты греческое! Я говорю метафорически. Мне казалось, кощунники должны понимать такие образные сравнения.

Михась оскорбленно надулся и не счел нужным отвечать.

— Ласковая Роксани из того же цеха, что и я. Охотница за головами. Платная убийца. Лучшая среди ныне живущих женщин, промышляющих этим ремеслом. Среди мужчин, пожалуй, тоже.

— Если гадалка — это и вправду твоя Роксани, почему ты еще жив? — с подозрением спросил Михась. Ему казалось, что Индриг затеял какой-то странный розыгрыш. — Все удобства для покушения у нее имелись. Темная ночь, пьяная вусмерть жертва, бычки на стреме. А?

— В голове у нее что-то перекосилось, — смутившись, ответил Индриг. — Со мной так бывало. Вроде бы выследил приговоренного. Вот он, голубчик, в угол загнан. Остается только голову снять и заказчику отнести. А руки меча поднимать не желают.

Грек ехидно ухмыльнулся.

— Я у путников иноземных как-то байку подслушал о крокодиловых слезах. Крокодил — ящер огромный. Жрет людей и рыдает.

— Иди в задницу! — рявкнул Индриг и отвернулся.

В ту минуту ему страстно хотелось двинуть Михасю в ухо. Он сдержался. Смачно и зло сплюнул. Принялся разглядывать пожелтевший ивовый куст. Стало ясно, что незримая черта, к которой он так боялся подходить в отношениях с людьми, в данном случае уже давно осталась позади. Он шагнул через нее, даже не заметив. Теперь он не сможет причинить зла этому нелепому человечку в синей залатанной куртке и земляничных сапогах, даже если того потребуют обстоятельства.

Михась мечтательно закатил глаза.

— Хорошая кощуна может выйти. Обиженная аварская княжна нанимает обольстительную душегубку, чтобы наказать изменника. А та влюбляется в свою жертву, обнаружив, что у них очень и очень много общего. Затем…

— Это не месть, — оборвал его Индриг, продолжая пялиться на куст.

— Тогда что? — заинтересовался Грек.

— Я не должен делать… — Индриг задумался.

— Чего?

— Отстань, репей!

— И все-таки?

— Я не должен сделать того, что мне предначертано. Некто весьма влиятельный заглянул в мое будущее и увидел, как я ломаю его планы. Вот и весь сказ. Никакой кощуны не выйдет.

— И верно! Сплошные «некто» и «чего-то». Никакой конкретики! Идея с обиженной княжной мне больше нравится. Я бы назвал эту кощуну «Дева-смерть».

Они выехали на перекресток с Ихтыньским трактом как раз вовремя, чтобы увидеть двух крестьянских девок, с визгом сиганувших в придорожный кустарник. Вдали маячил кавалерийский отряд в десять-двенадцать сабель. Слышался топот коней, идущих галопом.

— Авары, тьфу ты, ети мать их за ногу и через коромысло, — выругался десятник, вглядываясь в быстро приближающихся всадников.

— Не иначе, гонцы, — высказал предположение один из латников, пытаясь успокоить пляшущего под ним коня.

— Верно, — обрадованно согласился десятник, — гонцы до воеводы. Едут вперед. Сказать, чтобы Турмаш дорогих гостей встречал.

Он еще раз внимательно присмотрелся к аварам.

— А может, и не гонцы. Тогда плохо дело. Что скажешь, Соловушка? Ты у нас за старшего, тебе и думать.

— К бою, — с неестественным спокойствием тихо произнес Индриг. Таким тоном распоряжение об убийстве мог отдать лишь тот, для кого резня была делом привычным, а вид крови не вызывал никаких эмоций.

— Если все-таки гонцы, тогда что? — засомневался десятник. Затевать драку с аварами ему не хотелось.

— К бою, — прежним спокойным тоном повторил Индриг. Интонация — каменная глыба, а в душе круговерть. Ему будто палкой по затылку треснули.

«Вот сейчас я сделаю то, чего делать не должен!»

В только что пустой руке блеснула темная сталь аварской сабли. Воин выхватил ее быстрым, отточенным многократными повторениями движением.

— Поговорить с ними надо, — неуверенно предложил Михась. — Объяснить, кто мы, куда и зачем.

— Короткий разговор получится, когда они узнают, что у нас на возу. А знать это они непременно пожелают. Пискнуть не успеем, как каждому по железяке в бок достанется.

— Может, деру дадим? Пропустим для общего спокойствия? — с надеждой спросил десятник.

— С этим ты деру давать собрался? — Индриг кивнул на неповоротливую подводу, груженную ценностями.

Десятник досадливо проследил за взглядом.

— С этим не получится, — признал он.

— Тебе воевода что велел?

— Что? — глуповато спросил десятник.

— Казимин оброк беречь и меня слушаться.

— Слово в слово так и велел, — закивал десятник. — Значится, к бою, братушечки.