Славянский сокол - [100]

Рыцари разъехались по противоположным концам ристалища и замерли, ожидая команды герольда. И как только раздались первые звуки рожка, они стремительно понеслись навстречу друг другу. Треск дерева, звон металла, тишина на берфруа… И все четверо остались в седлах, незыблемые и непоколебимые. Снова разъехались, новый сигнал, и опять схватка не выявила победителей.

Перед последней схваткой все четверо, словно сговорились, поменяли щиты и копья. И когда они сошлись перед ложей короля, то напряжение на берфруа достигло, казалось, такого накала, словно здесь давалось генеральное сражение, от исхода которого зависела судьба государства.

На сей раз Годослав сумел сбить на землю Бравлина, пробив ему щит и ударив острием копья в сильную лицевую броню, навешанную на грудь поверх кольчуги. Сама броня выдержала удар, но князь вагров не сумел удержаться в седле. Годослав же отъехал для разворота слишком далеко, словно специально давал возможность Бравлину подняться и прийти в себя. Такое мог себе позволить только неопытный боец или боец, милующий противника.

Хуже оказалось положение герцога Анжуйского. Он сам со всей внимательностью проверял новую подпругу после того, как ее проверил слуга. Но подпруга опять не выдержала, и герцог на этот раз упал с коня вместе с седлом. И упал неудачно. Тяжелое седло придавило ему ногу так, что Жофруа, поднявшись и выхватив меч, сильно захромал и стоял, по сути дела, на одной ноге.

Сигурд только захохотал, развернул коня и направил его на герцога Анжуйского. Никто не имел права обвинить дана в том, что он атаковал копьем, а не мечом. Правила допускали такое поведение. Стоя на одной ноге, даже прикрываясь щитом, невозможно выдержать копейную атаку. Жофруа хотел ее выдержать, но копье дана пробило щит и вонзилось ему в плечо. Герольд сразу бросился перед Сигурдом, рискуя сам получить удар, предназначенный другому, и тут же выбросил свой жезл, сохраняя поверженному рыцарю жизнь. Франки любили своего Жофруа Анжуйского!

Годослав же, развернувшись, даже соскочил с коня, передав узду стражнику, чтобы сделать равным мечный поединок, хотя имел возможность усилить свою атаку при ударах сверху хоть копьем, хоть мечом. Два князя долго и медленно кружили друг вокруг друга, выбирая момент для нанесения удара. Шаги их были осторожными, поступь почти кошачьей. Потом оба сделали по шагу назад, словно совершая некий таинственный ритуал. Сначала Годослав с неимоверной быстротой прочертил по воздуху перед собой несколько вертикальных и горизонтальных восьмерок. Следом за ним Бравлин повторил тот же удивительный по своей красоте элемент, требующий неимоверной силы руки. После этого Годослав выполнил «солнце»[53]. Бравлин опять повторил. И внезапно оба шагнули вперед и взорвались целыми каскадами быстрых выпадов и отбивов, прыжками в сторону с одновременными молниеносными ударами, мощными разворотами и легкими уклонами в сторону. Никто не мог уследить за их движениями и уловить систему, настолько стремительно сверкали клинки. Пауза, чтобы дыхание перевести. И опять продолжилось мягкое выжидание, за которым снова последовала обоюдная атака. И так несколько раз. Раз за разом.

– Господа, – сказал Карл интригующим тоном, но не отрывая взгляда от ристалища. – Я уже давно знаю, что человек, которого мы называем Ратибором – не князь Ратибор. Просто нам с Алкуином известно, где сейчас находится настоящий Ратибор. Кто-то слышал, чтобы рыцарь сам называл себя этим именем?

– Нет, ваше величество, сам он представился рыцарем инкогнито, – ответил граф Оливье. – Но если мне не изменяет память, Ратибором его назвал именно князь Бравлин, с которым он сейчас так красиво дерется. Произошло это, когда мы пытались посетить рыцаря в его палатке.

– И все же, настоящий князь Ратибор находится сейчас в Тоскании, где ведет трудные переговоры с тосканским герцогом от имени своего кагана. Это мне известно точно. Переговоры направлены против нас. И я не могу оставить их без внимания. Тогда кто же этот человек в действительности, хотел бы я знать?

– Трудно сказать, ваше величество, – развел руками Оливье, хотя и его восхищенный взгляд был тоже прикован к двум рыцарям, чья схватка стала таким украшением турнира. – Я лишь смею надеяться, что это не тот самый гипотетический рыцарь-бретер, которого все боятся, но которого никто не знает.

– Надеешься? – переспросил Карл.

– Надеюсь, – подтвердил граф, – потому что этот человек вызывает у меня симпатию хотя бы своим поведением на Божьем суде, и вообще подчеркнутой скромностью при достаточно высоком рыцарском мастерстве. Скромность всегда была мне приятна, ваше величество. Самый скромный из наших рыцарей – герцог Анжуйский, одновременно и лучший боец.

– У меня сначала возникали мысли, что под этим инкогнито скрывается мой племянник… Но Алкуин постарался доказать мне невозможность такого чуда. Теперь я и сам вижу, что это не Хроутланд. Хроутланд, как мы все помним, был всегда жаден до славы. И он непременно уже заявил бы о себе каким-нибудь подвигом. Ах, как красив этот поединок!

Поединок двух князей был и в самом деле красив и зрелищен для тех, кто хоть раз в жизни держал в руках тяжелый рыцарский меч. Тому же, кто предпочитает дубинку, он мало что говорил, потому что не рыцарь и даже не воин видел просто хаос бессмысленных ударов и защит, тогда как специалист оценивал их как высокое и великолепное, многим недоступное мастерство.