Славянские отаку - [74]

— Дмитрий… Вы же понимали, какие будут последствия. Зачем вы это вывешивали в сеть? Зачем?

— Сам не знаю, — Нестеренко потер переносицу. — Вы ведь иногда совершаете поступки, которым не можете найти рациональное объяснение?

— Со мной такого не бывает, — ответил Райтман.

— Это загадка славянской души, Борис. «Все то, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья».

— Димочка — эксгибиционист, — кратко пояснил Коля.

— Да кто бы говорил, — обиделся Нестеренко.

— А почему вы заставляете Николая заниматься сексом с братом? — поинтересовался Райтман.

— А почему нет? Вам разве не понравилось?

Между ними влез Дмитро:

— Колю никто не заставлял. Мы типа пацифисты и хотели научить кацапов братской любви. А то некоторые думали, что если Коля накончал мне на лицо, я его за это запизжу ногами. А я им всем доказал, что люблю своего братика, и никакая пидорская хуйня меня не заставит это самое. Наоборот, я его еще больше полюбил. А потом мне понравилось с его ебырем, хотя сначала я его ненавидел. А потом оказалось, что Димка классный мужик. А вы, жидовская пендосня, мечтаете разлучить братские народы и чтобы мы все друг друга поубивали. Но мы тут все со всеми перееблись и стали все как братья. Так что вот, я клал на ваши ЗОГ большой укропский хуй!

— Димон, у нас сигареты кончились, сходи в «24 часа», — попросил Нестеренко.

— Я еще не все сказал, — уперся Дмитро. — Короче, вот, когда кровавый режим Порошенки меня угнал в АТО, я порвал паспорт и пошел навстречу свободе под перекрестным огнем. И ни одна, сука, пуля не попала в меня. Потому что я пацифист и за мир во всем мире. Наше дело правое, мы победим. На этом у меня все.

— Молодца, теперь за сигаретами давай, — Нестеренко шлепнул его по попке.

— Не пойду я никуда, там четыре километра хуярить, — капризно сказал Дмитро. — Я и так утром набегался, ноги до жопы стер. И вообще, курить вредно.

— Ой всё, иди подрочи, — Нестеренко снова его шлепнул.

— Вы можете серьезно отнестись к интервью? — обозлился Райтман.

— Я молчу, молчу, — Дмитро пересел на диван, поставил рядом планшет и расстегнул камуфляжные штаны.

— А у тебя щас прон с бабами или с мужиками? — поинтересовался Коля.

— Да ёб вашу мать! — крикнул Райтман. — Никакие вы не пацифисты, а обычные бляди с напрочь отбитыми мозгами! Вот меня всегда умиляло, как бляди ищут оправдание своему блядству! Один, блядь, за «права человека» в жопу дает, другой партнера заражает, чтобы не было ВИЧ-фобии и дискриминации, третий ебется вместо работы, чтобы «не быть винтиком государственной машины». Бабы тоже, разденутся и сиськами своими обвисшими трясут, чтобы мужло не насиловало бедных женщин. Можно ведь было сиськами не трясти? Нет, лезут и трясут!

— Есть мнение, что у кого-то бомбит пукан, — вставил Коля.

— Да, Димон у нас стихийный тролль, — с гордостью сказал Нестеренко.

Дмитро на заднем плане ласкал себя, мешая диссиденту сосредоточиться.

— И все-таки, почему у Николая все тело в шрамах? — пошел в лобовую атаку Райтман.

— А почему Павленский прибил яйца к булыжникам Красной площади? — спросил Нестеренко. — Почему Мавромати распял себя на ограде собора Христа Спасителя? Вот по той же причине у Николая все тело в шрамах. Просто он не выскочка вроде Кулика и Воротникова, и о его работах знают немногие. А вы в курсе, что он в качестве перформанса хотел с собой покончить на Майдане? И этому уделили полминуты в вечерних новостях. Кстати, замечу, что мошонка Павленского не сильно пострадала, а Николай потом долго лечился от ожогов.

— Из него современный художник как из меня балерина, — ответил Райтман. — Я думаю, что вы тупо садист и измываетесь над двумя бесправными парнями. Как только ватное быдло осознает свою безнаказанность, оно звереет.

— Может, и так, — отозвался Нестеренко. — Но я не вижу никаких выходов из создавшейся ситуации. Давайте вы возьмете интервью как-нибудь потом, я очень устал, мне надо полежать.

— Дима, скажи мне правду, — потребовал Коля. — У тебя рак? Сережа сказал, что у тебя рак.

Незапертая дверь распахнулась, и в кухню ввалились восемь «космонавтов». Через секунду Нестеренко и братья лежали мордами в пол, а охуевший Райтман смотрел на них с экрана.

Наручники больно прищемили кожу на руках Димы.

— За что? — спросил он.

— За все, — ответил один из «космонавтов».

Второй оказался щедрее на слова:

— Незаконное хранение оружия, содержание притона, укрывательство нелегалов, хранение и употребление наркотических веществ, покушение на убийство, групповое изнасилование. Это все про вас.

— Доскакались, — прошептал Нестеренко. Стальные спицы пронзили его грудь и левую руку, стало трудно дышать. — Переверните меня на спину, пожалуйста. Не то чтобы я очень хотел жить, но я сейчас уже всё.

— Чего? — спросил кто-то над его головой.

— Вызовите скорую, — попросил Нестеренко. — И дайте мне телефон, я позвоню в ГУВД.

— Зачем скорую, у тебя что, роды начались?

— А похуй, — прошептал Нестеренко.

— Учтите, я американский журналист! — крикнул Райтман. — Завтра же во всех газетах мира появится моя статья о преследовании ЛГБТ в России!

— Им поебать, — сказал Нестеренко.