Славный мальчишка - [14]

— Алло, Венци! Это опять Гога. Венци!

— Да.

— Слушай внимательно! Вопрос первый. Редакция: «Современны ли ваши родители? Кто проявляет больше понимания современности — отец или мать?» Ты слышал? Все понял?

— Да.

— Теперь отвечай. Что хочешь! Что сам думаешь!

— Но я… Понимаешь?..

— Ага! Догадался! Не можешь говорить? Мешают?

Бабка Катина уже трижды проходила из кухни в комнату и обратно, будто по делу, а может, только для отвода глаз! И каждый раз она хитро улыбалась.

— Венци, я напишу тебе вопросы на листке и пришлю. Хочешь с кем-нибудь поговорить? Погоди, Оги, ты уже говорил! Вот Мирек, Эвелина. Алло, Венци!

— В другой раз. Не сейчас.

— Понимаю. Хорошо. Жди. Скоро будем. Свистнем.

— Только, Гога… Алло, алло!

Он собирался хоть как-нибудь намекнуть о куске хлеба, но энергичный редактор положил трубку. Венци зажмурился. Ладно, когда они придут, он им прямо скажет. Ой, когда это будет? Пока этот Гога выдумает, а потом напишет свои вопросы… пока он их будет высасывать из пальца, а Оги мешать ему… Он же… Он умрет с голоду! Может, выйти на улицу?.. Нет, с Руменом они договорились — ни шагу за порог. Чтобы еще раз пережить мучительное испытание встречи… разменявшихся! Нет уж, спасибочко!

На кухне велись (и это было слышно даже здесь) такие приготовления, что наверняка предстоит царский ужин. Царский-то царский, да только когда он наступит?

Венци снова взял в руки скрипку и стал играть. Он увлекся и забылся. И не знал мальчишка, что именно это смертельно опасно для него. Тетя Роза и бабушка Катина выбежали из кухни в прихожую да так там и застыли в немом восторге от его игры. А царский ужин — с первым, вторым и третьим, с коржиками и кексом, который как раз сейчас они должны были месить и печь, с белоснежной скатертью на столе и серебряными приборами, с невероятно чистыми салфетками — царский ужин ждал свой черед. Да, он сам виноват. Это он затягивал ужин своим концертом.

Глава пятая — ОТЛИЧНО! ТЫ ТЕПЕРЬ МОЙ СЫН.

Тетя Цецка присела на корточки и открыла дверцу низенького деревянного шкафчика.

— У нас не так богато обставлено, как у вас, — сказала тетя Цецка и отрезала большую краюху хлеба. — И телевизора нет. Ты есть хочешь?

Так в доме Венци начали с того, чем собирались закончить в семье у Румена.

— Ты с чем любишь хлеб? Есть брынза овечья. Или может, тебе сделать цыганский пирог как для Венци? Он очень его любит — с красным перцем и солью. Хочешь?

Тетя Цецка была низенького роста, худенькая. Все же Румен оставался для нее Руменом, хотя и «как Венци». Поэтому она сделала цыганский пирог не с подсолнечным, как обычно, а со сливочным маслом. Кто не ел такого пирога, тот ничего не понимает. Потом она вышла: пусть мальчишка поест спокойно. Да и самой ей нужно позвонить от соседки родителям Румена. Дети есть дети. Они могут делать, что им в голову взбредет. Но родители, может быть, беспокоятся или сердятся.

Румен часто бывал у Венци, но только этим вечером, оставшись один, как у себя дома, он разглядел обстановку. Здесь было все куда проще и пестрее. На кухне стояла длинная лавка, застланная пестрым домотканым ковриком. На нем лежали такие же пестрые думки. Пахло мятой и чабрецом. И свет тут был какой-то другой, не такой как у них. И тишина другая, полная незнакомых звуков и шорохов. И эта сырость, выступившая по углам, и воздух, насыщенный ею… Кухня была совсем махонькой. Так что всякая вещь могла находиться здесь лишь на своем месте, прячась по углам или опираясь о стенки, — и шкафчик, и полочка для посуды, и дощечка над плитой, и большие черпаки, висевшие на доске. Удивительно, как это тут помещается дядя Миле, отец Венци? Он такой большой и любит пожестикулировать. За кухней шли еще две комнатки. В одной спали мать и отец, а в другой, непонятно как, умудрялось жить, учить уроки и заниматься музыкой все подрастающее поколение: восьмилетний Блажко, Райничка, на три года старше его, Венци и, наконец, этот верзила Личко.

Славный мальчишка вспомнил о дневнике. Сейчас, пока никого нет, самое время посмотреть, что там ему влепил Жюль… Дневника не было! Как же так? Он же собственными руками сунул его между геометрией и песенником. Перерыл весь портфель. Нет его! Ага, видно кто-нибудь из тех, любопытных стащил. Ну, уж если он узнает кто — отлупит! Пусть не лазает по чужим портфелям! А может, никто и не брал? Он стал перебирать в памяти весь день. В мозгу замелькали отрывочные картинки. Значит, так. Дома, в обед, так, он взял со стола дневник. Пошел одеваться. Оставил его на вешалке. Потом? Забыл там? Ну, конечно, забыл! Память услужливо подсказала: точно! Он не брал дневника с вешалки. Тогда как же так? Откуда взялся тот, в школе? Ну и загадка!

Дверь в прихожую распахнулась и захлопнулась так, будто кто-то толкнул ее изо всей силы. Румен быстро отбросил портфель в сторону и сделал безразличный вид. Открылась и дверь в кухню. Бам! Блажко толкнул ее задом, не оборачиваясь. Висевшие на доске черпаки звякнули и закачались. Маленький, толстенький, с пухлыми ягодицами, он смело отправился прямо к шкафчику. Открыл дверцу. Мастерски пощупал хлеб — какая из буханок мягче. Без колебаний отрезал ломоть. По локоть запустил руку в банку с брынзой. Достал кусок, критически его оглядел. Видно, он показался ему маленьким, и он сунул кусок обратно. Достал другой. Тот оказался еще меньше. Но Блажко тут же аппетитно сунул его в рот и облизал пальцы. Запустил руку в третий раз — наконец-то! Кусок брынзы оказался не меньше ломтя хлеба. Блажко собрался было уже уходить и тут увидел Румена. Он улыбнулся до ушей, но прошел мимо молча. На обратном пути он уже не смог закрывать двери задом, потому оставлял их открытыми.