Славен город Полоцк - [88]

— Нет у нас своего Наливайко, — вздохнул Петр Васильевич.

— Не заслужили, так и нет. А заслужим — придет... Владыки же и попы все на один образец — что унияты, что православные. В одну дуду дудят: свят-де царь, святы бояре, святы помещики и кнут их тоже свят... Боярин человека проглотит, поп ему «аминь» кричит, христовым именем благословляет. Кто на Руси был истинный христианин? Иван Исаевич. Ему же попы и после смерти анафему поют.

Мирон расстегнул пуговицы на груди, извлек из потайного кармана два листка, положил их перед Петром Васильевичем.

— Читай: одно писано «воеводой царя Димитрия» Иваном Исаевичем, другое — патриархом московским. Первый велит крестьянам землю у дворянства брать, второй за то же кару господню на их головы призывает...

4

«После того, — продолжал читать секретарь, — как самозванный епископ Смотрицкий в витебской ратуше обвинил королевского владыку Иосафата в апостазии[28], гражане Витебска и Полоцка дерзко отказались повиноваться Иосафату. А связь между мятежниками двух городов держал Петр Полочанин, булочник».

Петр Васильевич внутренне усмехнулся. Разве мог бы он при его годах часто ходить или даже ездить в Витебск и обратно? Такой труд под силу лишь молодому. Мирон часто пропадал из Полоцка на неделю-другую, всем говорил, что намерен открыть в Витебске свою булочную. Но Полочанин вскоре догадался, зачем он ездит туда и обратно. Мирон оказался очень осторожным, и только теперь Петр Васильевич убедился, какую пользу им всем принесло это достоинство Мирона.

«Он же, булочник Полочанин, — продолжал секретарь, — завлекал новых людей в мятеж».

(«Не я, а Мирон», — уточнил про себя Петр Васильевич.)

«Он же деньги собирал балаганы строить».

(«Не я, а Мирон, моим именем, правда».)

«Он же тайных людей около дома владыки поставил, дабы всегда ведомо было, куда владыка отъехал».

Пан Гонсевский остановил секретаря: он не был вполне убежден, что следствие здесь не допустило ошибку, ему хотелось кое- что уточнить.

— Скажи, — обратился он к Петру Васильевичу, — действительно ли ты сам все делал, о чем здесь говорилось? Не помогал ли тебе кто-нибудь?

— Никто, — по-белорусски отвечал булочник.

Председатель суда тотчас зазвонил в колокольчик, напоминая о запрете говорить здесь по-белорусски.

— Я ведь знаю, что вы отлично владеете польским языком.

— Это язык моих судей, моих врагов, — отвечал булочник по-белорусски, — я не желаю признавать их выше меня... Либо я ничего больше не скажу, либо вы пригласите переводчика.

Это было дерзкое требование, неслыханное в королевстве, но члены суда сразу поняли, что упрямства Полочанина они не сломят. А король требовал от них завершить суд побыстрее. Члены суда посовещались и решили, что переводчиком будет секретарь. Протокол же он составит так, будто Полочанин отвечал по-польски.

— А где сейчас твой бывший подмастерье Мирон? — снова обратился пан Гонсевский к булочнику, на этот раз через переводчика.

Петр Васильевич выслушал не очень складный перевод, заставил секретаря повторить какую-то фразу, к великой досаде нетерпеливых судей, ответил:

— Он любит разъезжать, во всем королевстве есть у него друзья, а где-то есть и невеста.

— Деньги по твоему заданию он собирал? — спросил пан Гонсевский, глядя в упор на Петра Васильевича.

— Я посылал его, он и собирал, а для каких нужд — я ему не говорил.

— В чем он еще помогал тебе?

— Больше ни в чем. Вся вина на мне одном, — ответил Петр Васильевич и мысленно добавил: «Будь и впредь осторожен, мой Мирон! Твой разум может еще пригодиться».

Да, в Мирона Петр Васильевич верил, как в самого себя. Бесстрашным он был и раньше, а вандровка по Руси сделала его еще и рассудительным. Он ясно понимал, кто может быть другом, а кто скрытый враг. Уже тогда, в день его неожиданного возвращения, выслушав историю о споре цеха с гильдией, он с огорчением заметил, что напрасно Петр Васильевич обратился к Иосафату. Ведь это, конечно, он, душехват, натравил гильдию на булочников. Жди от него новых козней.

Так и случилось. Вскоре Иосафат читал в коллегиуме проповедь о безгрешности папы. Ссылаясь на папу, он призывал «истинно верующих» не общаться с православными, не покупать у них, не продавать им, не дружить с ними, не разговаривать. «И если увидишь кого-нибудь из них на краю пропасти, — поучал он, — спроси, не желает ли перейти в лоно католической церкви. А если не пожелает, помолись в мыслях за него и столкни с обрыва. Тем спасешь его душу от ада».

Через день или два после этой проповеди гильдия объявила, что запасы у нее кончились, а за доставку муки из других городов потребовала добавочной оплаты.

Петр Васильевич знал, что это ложь, что в лабазах местных купцов достаточно и муки и зерна. Особенно много того и другого у пана Гонсевского, самого крупного помещика в округе.

И Петр Васильевич снова отправился к пану. От имени цеха он предложил магнату постоянную среднюю цену на зерно, если тот согласится продать в долг. Гонсевский не хотел ссориться с Иосафатом и отклонил предложение, хотя оно было для него не безвыгодно.

— Если будем вынуждены брать за хлеб дороже, — сказал тогда булочник, — то станем говорить: «То налог Иосафатов». Пускай люди с владыки спрашивают.