Славен город Полоцк - [76]

— Не нашлось бы у вас смельчаков, которые согласятся ночью... поджечь дом пана Альбрехта?

— Что ты! — испуганно замахал тот руками. — За спиной этого человека стоит вся власть государства, а вас наберется ничтожная горсточка. Раньше надо короля одолеть, потом уж можно бы за пана приниматься. Но от меня тут помощи не жди. Имеет ли право озябший путник, из милости допущенный к очагу, роптать на хозяина за то, что тот предложил ему ночевать в хлеву, а не в хоромах?.. Мои предки давали польским королям и литовским князьям клятву тихо заниматься своими ремеслами и не вмешиваться в дела государства.

Спорить было не к чему. Ночью Трифон долго бродил по пустынным улицам города, невзначай оказался возле усадьбы пана Альбрехта, обошел вокруг нее, понял неосуществимость своей затеи — каменный забор был слишком высок. Отсюда Трифон направился к городской стене, пошел вдоль нее. Думал, забывался, считал шаги, считал крепостные башни, окна в больших домах — все машинально, не запоминая. И вдруг его осенило: «Запоминай, это может пригодиться».

В следующую ночь он повторил свой маршрут. Затем стал выбирать иные направления для прогулок. Окон в домах больше не считал. Зато запоминал, как расположены городские ворота и сколько караульных охраняет каждые из них, сколько пушек подтянуто к каждой стене.

Однажды он поручил Лукерье со льда Полоты во время стирки панского белья пересчитать пушки на той стороне крепости. Потом попросил ее, пока женщинам еще разрешали посещать в казармах своих родных, устроить ему свидание с Захаром. Потом велел обойти вдоль стены Заполотского посада и тщательно высмотреть, в каких местах стена расшаталась, где прохудилась или близка к этому. В первый раз Лукерья удивилась его поручению, сказала: «Я ж того не понимаю», но сразу догадалась, поспешила поправиться: «Понимаю, дядя Трифон. Панов же все мы одинаково любим».

4

Пятый год шла Ливонская война, начатая Иваном IV за выход Московского государства к Балтийскому морю. Уже отняты у Ливонского ордена бывшие русские крепости Нарва и Юрьев, уже и сам орден распался. Но его знать во главе с магистром Кетлером признала над собой власть польско-литовской короны и была взята под защиту Сигизмундом-Августом. На пути Ивана к морю стоял теперь Полоцк — сильнейшая крепость Сигизмунда в этой части Литвы.

— Может быть, остановимся? — спрашивал Ивана осторожный Шуйский. — Вот и князь Курбский шлет письма из Дерпта: мирись-де с Сигизмундом, не разоряй земель сих.

— Дерпту днесь русское имя, нашими отцами даденое, возвращаем, и звать его Юрьев, — возразил Иван, подозрительно покосившись на боярина. Он подозвал его к карте, раздраженно продолжал: — Земли сии Курбского вотчина, он и печется об них. Что ему государство Российское, что ему государева воля! Ему лишь свое боярство уберечи... А ты отпиши эти его земли на мой обиход, ныне же отпиши! — И царь провел на карте неровную жирную линию. — Отвечай Курбскому: в ином месте воздам ему, а здесь повелеваю дороги просекать, фортеции ставить, припас готовить, ополчение сзывать.

Царь склонился над картой. Красным цветом были обозначены земли, за период его царствования воссоединенные с Москвой. На востоке не стало Казанского ханства, столица его вошла в состав России, и царь казанский Симеон является ныне одним из лучших полководцев Ивана. До самого Каменного пояса и далеко по ту его сторону в неведомые дали ходят теперь русские люди, не встречая сильных врагов. На юге побеждено Астраханское ханство. В руки русского государя перешел весь волжский путь из Центральной Руси в Хвалынское море, откуда открыта свободная дорога торговым людям в Кизилбаши, в далекий Багдад, в земли Малой орды и Хивинского ханства. Взятые же в плен служилые татары, ногайские мурзы и князья черкасские тоже оказались хорошими воинами. Дорога в Студеное море с незапамятных времен открыта русским людям. И только один путь оставался крепко замкнутым — путь на запад, куда некогда тоже ходили русские люди, где и ныне русские люди живут. Нет, не может Иван останавливаться на полпути. И он говорит:

— Выйдем на Двину, нашу старую дорогу на запад освободим, на том и остановимся. Берега Двины серебряные, а дно ее золотое.

В конце января русские войска подошли к Полоцку.

Царь прибыл к войскам. Со своим царевым полком он расположился в кельях покинутого монахинями Ефросиньевского монастыря. Князь Шуйский доложил, сколько перед городом собрано русского войска. На вопрос царя, известны ли силы врага, Шуйский ответил, что приблизительно известны — вдвое уступают силам осаждающих, а на вопрос о том, разведана ли крепость изнутри, ответил, что сие пока не удалось. Заслано было в город десять молодцов, проворных, сметливых да толковых, дабы, вернувшись, могли обо всем рассказать, что высмотрели. Да выловили их поляки, головы отрубили, на стенах выставили. Одного живьем отпустили, но язык вырезали — не расскажет. Царь велел заслать в крепость других лазутчиков.

Еще сообщил Шуйский, что, как только подошло сюда царево войско, стали бежать из города черные люди. Бегут в одиночку и целыми семьями, и набегло уже тех людишек тысячи две. А благословляет их на сии бега некий поп, ходит по православным церквам, говорит: «То бог нам искупителя послал, царя-освободителя».