Славен город Полоцк - [66]

Но тут накрыли на стол.

4

Беседа двух князей церкви приобрела, наконец, вполне светский и дружественный характер. Коснулись вкуса разных вин, затем заговорили об особенностях местных обычаев. Хотя собеседники были во многом несогласны, они спорили без горячности и опровергали друг друга вежливо и добродушно.

Когда обед кончался, епископу сообщили, что его настойчиво добивается видеть настоятель кушнерской церкви. Епископ пытался припомнить лицо этого попа и не мог. Несколько лет назад он, кажется, посвящал его в сан, но с тех пор ни разу не встречал.

— Что ему нужно? — спросил он недовольно. — Пускай бы пришел в консисторию.

Здесь Илья уловил настороженный огонек в глазах митрополита и пожалел о своих словах: только что он сам обвинял католицизм в жестокости и невнимании к отдельному человеку.

— Вы простите меня, друг мой, если я отлучусь на минутку?

Случайно епископ нашел еще более подходящее обращение к гостю — «друг мой». Оно не задевает ничьей гордости, не роняет достоинства. Друзьями могут быть и не вполне равные чином. Обстановка и настроение после сытной еды подсказали это удачное слово.

— Зачем же отлучаться? Пусть проситель войдет сюда.

Со стола уже прибрано, и епископ велел привести просителя.

Отвешивая частые поклоны, в комнату вошел отец Иона. От него исходил сильный запах сырых кож, ряса на нем была помята, покрыта на груди лоснящимися пятнами. Он припал к руке епископа, и тому стоило больших усилий не дать вдруг возникшему чувству брезгливости выйти наружу.

— В чем твоя просьба, сын мой?

— Отрешили меня от прихода, святой отец! — взвизгнул поп. — Заступись, владыка святой... Жена... дети... — И он упал на колени.

— За что отрешили, сын мой?

Ничего не утаивая, отец Нона повинился во всем. Тут же и покаялся: не нужна ему корова, не должен был проклинать своих прихожан.

— Верно, сын мой, истинно так!

Епископ оглянулся на своего гостя: пусть он поймет, что такую своенравную паству, изгонявшую попа без епископского соизволения, нечего надеяться склонить к признанию папы. Как нельзя более кстати явился к нему этот незадачливый священник со своими горестями.

Но неожиданно Климент говорит епископу:

— Таких случаев наша римская церковь никогда не знала. Она умеет защищать своих слуг. Подумайте еще, друг мой.

Отец Иона вздрогнул. Он понял, с какой целью находится у епископа этот мрачного вида незнакомый церковник. Он один из слуг сатаны. Ныне, как и в прошлые века, они отнимают у православных лучшие церкви, изгоняют монахов из монастырей, дабы устроить там свои кляшторы. Глумятся над русской верой, сравнивают ее с поганством. Они осеняют своим нечистым крестом всех отступников и предателей. А епископ мирно беседует с ним, называет братом и другом.

— Вот видишь, сам ты во всем и виноват, — говорит между тем епископ Ионе. — Надо искать в себе слова любви к пастве, внушать ей доверие к своему сану. Иначе и сочтут, что ты его не достоин.

— Недостоин, отец святой, недостоин, — пробормотал Иона, из речи епископа уловив только последние слова. Он еще называл его «отцом» по привычке, но уже не испытывал к нему благоговения. Это он, конечно, епископ, скакал сегодня впереди охотничьей своры, а рядового попа за этот же грех жестоко наказал. И Иона медленно поднялся с колен.

— Поставили кого вместо тебя или мне посылать? — деловито спросил епископ.

— Семена бакаляра.

Снова Климент проявил бестактность.

— Нельзя ли видеть этого Семена? — обратился он к Илье. — Пускай бы пришел сюда. Любопытно, кого ваша паства выбрала попом.

Илье ничего не оставалось, как кивнуть Ионе:

— Вели Семену сейчас же идти ко мне... А сам поезжай попом в Сиротино.

Иона словно очнулся ото сна. Впервые за годы служения забыл опустить глаза перед старшим по сану, пристально глянул в лицо епископу. Это было холеное и потрепанное лицо сластолюбца и неженки, не менее порочное, чем лицо сиротинского попа. И неожиданно для самого себя Иона говорит:

— Сиротинского попа ты бы обратно послал. Не больше он грешен, чем иные, саном повыше.

И повернулся, вышел.

Дома он сказал сиротинскому попу, что епископ простил его, велел возвращаться в свой приход, а впредь на ловы не идти и браги не пить.

— Простил, — вне себя от радости воскликнул тот. Он обнял Иону, не замечая его угрюмого вида и не задумываясь над тем, почему владыка не лично отпустил ему грехи, как полагалось, а через кого-то.

...Два князя церкви переглянулись. Смущение было на лице одного, удивление и злорадство на лице другого.

— Я вижу, что не только паства не чтит пастырей, но и священники не ведают уважения к старшим, — произнес митрополит, поднимаясь из-за стола. Сделав несколько шагов по комнате, он остановился перед епископом. — Если паству можно простить... Наказать и простить, то этого попа... эту тварь у нас бы... у нас бы...

У него перехватило дыхание. Он вытянул вперед обе руки с цепкими длинными пальцами и сжал кулаки до хруста в суставах.

— А вы еще раздумываете. Да вам нужен Ватикан, как воздух задыхающемуся! Вам нужна его помощь, его дисциплина, его твердая рука. У нас такой священник, как этот, часа не оставался бы на свободе. Он сгнил бы в подземелье, а вы отпустили его с миром.