Славен город Полоцк - [62]
Когда распахнули дверь, в комнату донесся звон далекого бубенца.
— Епископ, — узнал этот звон Микита. — Давайте его спросим! Приловчившись, он поднял стол и поволок его к выходу.
— Куда?.. Что задумал?
Но товарищи уже поняли замысел своего вожака. Они схватили скамью и табурет. На узкой улочке выросло заграждение. Когда закрытая сверкающая лаком и серебром коляска остановилась перед ним, пятеро парней до земли поклонились лошадям, надеясь, что епископ через переднее окошко увидит их смирение и выглянет. Они не ошиблись. Епископ показался из своего крохотного дворца на колесах. Еще раз поклонились парни. Микита Зубов повинился: они переносили эти вещи в дом, остановились передохнуть, не успели освободить дорогу. «Понесем!» — скомандовал он своим товарищам в доказательство их доброй воли. Четверо подняли стол, пятый взял табурет. Скамейку некому было принять. Из дому выбежал тем временем ошеломленный Семен.
Он приложился к руке епископа, попросил прощения за своих учеников. Узнав, что Семен учитель, епископ снизошел до вопроса, как успешно продвигаются занятия. Семен осмелел. Занятия идут успешно, отвечал он, но не на все вопросы хватает у него разума ответить. Вот, хотя бы, как объяснить ученикам поступок Ратибора?
Вопрос для епископа тоже не из легких: уже многие годы он дружит с Ратибором, и, надо думать, боярин и впредь не обойдет его своим вниманием.
— Неугодный то господу поступок, — говорит епископ. — На том свете наказан будет отступник.
— А Христос же Иуду проклял и на этом свете, — заметил Семен.
Вернулись ученики, не торопились убирать скамью.
— На этом свете чти человека не только за веру, но и за дела его, — внушительно говорит епископ. — Бывает, что и поганой веры человек содеет угодное богу, а христианин согрешит.
— Истинно так, — охотно согласился Семен. — Вчера из-за Ратиборовой кривды христианская девушка топилась, вытащил же ее из воды сапожник еврей Шлема.
— Такова воля господня, — произнес епископ нетерпеливо.
Однако, рискуя разгневать его, Семен позволил себе еще один вопрос. Он спросил, бывают ли случаи добровольного перехода в иную веру бедных людей. Сам он таких случаев не знает. Рядом работают ремесленник-католик и ремесленник-еврей или православный. И ни разу между ними не возникало споров из-за того, чья вера правая, как никогда люди не спорят из-за того, чья жена красивее. Кому что дано, тот тем и довольствуйся. Случалось, если один ремесленник перехватывал покупателей другого, его иногда били. Но никогда за то, что он иной веры. Как же теперь понять поступок Ратибора?
— А смысла и я не вижу, — ответил епископ и пнул ногой скамейку.
Пятеро молодцов торопливо убрали ее, коляска покатила дальше.
Отец Иона отслужил короткую литургию, и все члены кушнерского братства — человек около ста — бросились расставлять по трапезной сдвинутые к ее углам легкие некрашеные скамьи. В церкви царил полумрак, густо пахло сыромятными кожами — весь подвал был ими набит. Люди быстро расселись. К столу впереди иконостаса вышли трое старост братства. Они поклонились, каждый поцеловал поднесенный ему отцом Ионой крест, двое из них сели, третий заговорил.
Андрей Зубов отчитывался о деятельности старост за год. Почти все «братья» вовремя вносили в казну свои обязательные взносы. Немало выручено денег от продажи на рынке меду и воска с братчинной пасеки и за проданные в церкви свечи. Поступали в казну и перевозочные гроши — на перевозе через Двину братство имело несколько вместительных лодей. Приносила доход и братчинная пивоварня. Всего прибытку за год — 16 гривен новгородских, три гривны киевские да 326 рублей широких.
Перевернув страницу, Зубов продолжал.
Из общественных средств плачено попу, дьяку, служке при церкви, учителю Семену. Послано епископу на его нужды. Подарено святой Софии от братства подсвечников серебряных три, больших свечей восковых пять сотен да ткани парчовой на ризы протопопу. В трапезной кушнерской церкви обновлены деревянные полы, обшиты дубовой плашкой с резью столпы под хорами, исправлены перила лестницы, ведущей на хоры, куплен новый лик Николая-чудотворца. В монастыре куплено для школяров пергаменту тонкого листов малых сто. Поставлен при церкви дом для недужных — большая землянка на пять лежанок, в которой неимущие члены братства могут отлежаться до выздоровления либо помереть спокойно, зная, что их похоронят на общественный кошт с отпеванием и чтением заупокойных молитв. Открыт дом для странников — тоже землянка, в которой наряду со странником- богомольцем может отдохнуть и подкрепиться любой приезжий кушнер. Кроме того заготовлен сруб для новой школы — большой избы на три комнаты. Нынешнюю же школьную избу предлагают старосты отдать Семену за его старания. Просит еще Семен купить для школы три книги, а это уж как скажет братство — книги стоят дорого. Всего в казне лишку сорок рублей да грошей четыре копы.
И Зубов поднял на стол железный сундучок с большим висячим замком и положил поверх сундучка ключ. Он оглянулся на остальных старост. Те поклонились — они подтверждали все им сказанное. Зубов сел.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.