Сладкое поражение - [15]

Но разве он может не испытывать удовольствия, если к нему прижимается красивая женщина? Женщина, тело которой жаждало его прикосновений, но было ему недоступно. Он сделал глубокий вдох, сознательно раздвигая сломанные ребра, чтобы болью вытеснить из головы эти назойливые мысли. Но боли не было, только слабый запах мыла, ванили и женщины проник в его легкие.

Анджела сама предложила ему опереться на нее… Никто никогда раньше не предлагал ему помощи. И трудно было предположить, что это ему может понравиться. Но, черт возьми, как же это оказалось приятно!

А затем — да, он все-таки настоящий негодник — он не удержался и слегка погладил ее пониже спины, а потом еще чуть ниже, когда отпускал ее. Она, скорее всего этого даже не заметила, а он попался и проиграл, потому что это мимолетное прикосновение добило его окончательно, и он уже не мог бороться с возбуждением.

Ничего удивительного не было в том, что прикосновение к телу красивой женщины возбудило его. Удивительное заключалось в том, что она пробудила в нем нечто другое. И он подозревал, что это «нечто» было его чувствами, эмоциями.

Анджела была опасна, Филипп понял это окончательно.

Его атаковали со всех сторон, у него не было защиты. В буквальном смысле застигли со спущенными штанами. В другой ситуации он мог бы над этим посмеяться. Он даже мог представить, как за выпивкой и картами рассказывает эту историю своим приятелям в клубе. Но сейчас ему было совсем не смешно. Он испытывал желание, и даже страсть к женщине, которой явно не нравился. Да и вообще, какое значение имеет страсть, если объект твоих вожделений почти монахиня.

Впервые в жизни лорд Хантли не мог получить того, чего так желал. Но как ни странно, это лишь усиливало его желание.

— Нет, я сам, — сказал Филипп Анджеле, которая некоторое время; спустя опять появилась в его комнате, неся все необходимое для бритья.

— Я просто стараюсь помочь, — с раздражением ответила Анджела.

— Конечно, я это ценю. Но никак не могу позволить вам приблизиться к моему горлу с бритвой.

— Я этого ожидала, поэтому захватила с собой зеркало, — заметила Анджела.

— Вы же не станете убеждать меня в том, что не причините мне вреда?

— Жизнь стоит дорого, и я не стану тратить ее зря.

Услышав эти слова, Филипп улыбнулся, но тут же одернул себя. Нельзя считать эту девушку забавной. Он решил прекратить наслаждаться ее обществом. И, кроме того, он запретил себе разглядывать ее. Он больше не собирался восхищаться золотым оттенком ее волос, гадать, какой они длины, насколько мягки, или представлять, как они волнами ниспадают на ее лицо.

— Вы слишком пристально смотрите на меня, — сказала Анджела, и Филипп подумал, что, скорее всего этим, объясняется легкий румянец на ее щеках.

— Держите зеркало, тогда я буду смотреть на себя. Заключив ее руки в свои, он собрался повернуть зеркало так, чтобы ясно видеть свои заросшие щеки.

Однако на это простое движение потребовалось время: ее руки были такими мягкими и нежными, что, забыв посмотреть на свое отражение, Филипп невольно залюбовался возникшей перед глазами картиной — его руки поверх ее рук. И тут же молнией пронеслась мысль, что если он чуть потянет девушку за руки, она окажется совсем близко и он сможет ее поцеловать.

— Неужели так трудно… — спросила она, слегка задыхаясь.

«Да», — мысленно произнес он.

— …настроить зеркало и сосредоточиться на своем отражении? — закончила Анджела. Значит, они думают о разных вещах. Филипп отпустил ее руку и сконцентрировал внимание на бритье.

— Поговорите со мной, — попросил он, испытывая неловкость от молчания.

— О чем?

— Как долго вы живете в монастыре?

— Шесть лет, — ответила она с вздохом. — Шесть лет, один месяц и двенадцать дней.

Филипп остановился и посмотрел на нее:

— В самом деле? Вы старше, чем я думал.

— Старше и мудрее, — ответила она, не отводя взгляда.

— Сочувствую, — легкомысленно сказал Филипп. — Продолжайте, Анджела. Мне так нравится ваш голос.

Он смог произнести эти слова, поскольку не смотрел на нее.

— Тогда спросите меня о чем-нибудь.

— Расскажите о своей семье. У вас есть братья или сестры?

— Один брат и две сестры, все младше меня, — сказала Анджела.

От воспоминаний ей сразу стало грустно, и она сама задала вопрос:

— А как насчет вашего брата? Он ведь не знает, где вы, не так ли? Может, вы хотите ему написать? Ведь он, вероятно, беспокоится.

— Сомневаюсь. Мы с ним почти не разговариваем, за исключением тех случаев, когда спорим о чем-либо.

Хотя интересно было бы посмотреть, как он среагирует на этот шрам, — произнес Филипп, потирая пальцем порез над правым глазом. — Наверняка он разозлится.

— Почему?

— Потому что у него точно такой же, только мой чуть побольше. Теперь единственный признак, по которому нас можно отличить, — мой сломанный нос. Ну, разве еще то, что он хороший, а я плохой.

Она не стала ему возражать.

— Но мы говорили о вас и о ваших родных, — продолжил Филипп. — Вы им пишете?

— Время от времени я получаю от них письма. Но сама я редко им пишу, и мои письма, как правило, совсем короткие. У меня ведь практически нет новостей.

Ее письма почти всегда были одинаковы.