Сладких снов - [84]

Одиннадцать минут и двадцать восемь секунд – ровно столько американский полицейский бродил по темному подвалу. А потом еще восемьдесят четыре минуты и восемнадцать секунд над подвалом, по комнатам первого этажа. И уже не один, а с коллегами. Пока хлопали автомобильные дверцы и полицейские фургоны один за другим покидали тихий жилой квартал, Хоффман успел отсчитать еще четырнадцать минут и тридцать семь секунд.

Он не переставал отсчитывать время, затаив дыхание и вжавшись спиной в пол. Дважды убеждался, что все кончено, и ладонь инстинктивно сжималась вокруг рукоятки ножа. Первый раз, когда луч фонарика соскользнул с дверцы шкафа вниз, высветив, как показалось Питу, и его фигуру на полу. Второй – когда полицейский опустился на корточки, так что его брюки оказались в паре сантиметров от лица Пита, и принялся фотографировать содержимое одной из картонных коробок. Пит Хоффман задышал в дно шкафа. Он долго – пока входную дверь снова не опечатали полосатой лентой, предварительно заперев на двойной замок, – оставался в таком положении. И вышел только после того, как убедился, что может вернуться в коридор и беспрепятственно отвинтить прямоугольный аппарат с мигающими зелеными лампочками, сунуть его в рюкзак и покинуть дом через окно в гостиной.

Четыре дня спустя

Растянувшись на кухонной скамье, комиссар хорошо видел единственные в квартире часы – яркие мигающие цифры в углу над плитой. 01:34, то есть Гренс без малого двое суток в квартире человека, которого едва знает и с которым не имеет ничего общего. Сорок восемь часов, и ни малейшего шанса высунуть нос наружу, не говоря о прогулке по мокрым осенним улицам.

– Спите, комиссар?

Голос Билли – как всегда уверенный и бодрый.

– Комиссар?

– Да, сплю.

– Продолжайте. Мне нужно еще немного времени.

Гренс прибыл в Швецию почти одновременно с посылкой из Калифорнии и последние дни отпуска проводил в квартире на верхнем этаже высотного дома по Катаринабангатан. Он старался держаться поближе к кофейной машине, к которой подошел и сейчас.

– Кофе? Ну, раз уж я ее включил.

– Тогда вы точно не уснете, комиссар.

– Значит, по большой чашке, как в полночь?

Жизнь не переставала преподносить сюрпризы, раз от разу все более невероятные. С тех самых пор, как комиссар Эверт Гренс, десятилетиями остававшийся добровольным пленником уютного мира собственных привычек, вдруг поднялся с вельветового дивана, вышел из кабинета в полицейском участке, чтобы отправиться за границу по следу – ни больше ни меньше – какой-то голубой бабочки. А теперь тот же Эверт Гренс, вдовец со стажем, много десятилетий назад сделавший выбор в пользу одиночества и никогда не чувствовавший себя комфортно в обществе незнакомых людей, остался ночевать на этой тесной кухне, вместо того чтобы вернуться к себе домой.

В то же время этот шестидесятилетний Эверт Гренс, сам далеко не юноша и с уже устоявшимся образом мыслей, вдруг обнаружил, что присутствие двадцатисемилетнего молодого человека и его постоянные замечания и каверзные вопросы нисколько его не смущают, даже наоборот.

И все это оставалось для Гренса таким же непостижимым, как компьютерные программы и файлы, которые молодой человек пытался открыть.

– Вот. Без молока и сахара, как мы любим.

– Спасибо, комиссар.

Гренс поставил огромную чашку рядом с клавиатурой, по которой танцевали пальцы Билли, беспрерывно пробующие новые алгоритмы. Пароль за паролем – предполагаемые ключи к закодированному материалу, на который удалось выйти через роутер, после того как Бирте наконец сломила провайдера. Файлы обнаружились там, где ожидалось: в облачном сервисе.

– Ты отдаешь себе отчет, с чем нам придется столкнуться? Ну, если тебе все-таки удастся обойти эту защиту?

– Не беспокойтесь за меня, комиссар. Я все понимаю. Я еще не забыл картинок с прошлого раза.

– Эти будут жестче, во всех смыслах. Брутальное насилие, которое…

– Я не отступлюсь, комиссар. Мы добьем этого дьявола.

Так же, как и в Дании, когда Гренс сидел за спиной Бирте, от него требовалось всего лишь прекратить беспрестанное блуждание из угла в угол, доводящее уровень тревожности в комнате до безумия. Поэтому Гренс молча поставил чашку и вернулся на кухню, к деревянной скамье, оказавшейся не менее удобной, чем вельветовый диван в его кабинете.

У Гренса своя задача – выйти на Йенни, с которой он хотел встретиться. Причин тому было несколько. Первая – помочь разобраться с еще одной фотографией. Гренс выловил ее случайно из потока файлов, которыми обменивались друг с другом члены педофильского сообщества. Сейчас этот снимок лежал перед ним на кухонном столе.

У комиссара имелись все основания надеяться, что Йенни, если ему только удастся с ней связаться, сможет опознать эту девочку и подтвердить его подозрения.

Но для этого Йенни нужно было найти.

По дороге к Билли Эверт Гренс зашел в отделение полиции в Крунуберге, чтобы перевернуть вверх дном собственный кабинет. Ящики письменного стола и шкаф, до отказа забитый папками. Каждый заваленный бумагами пластмассовый лоток, каждую коробку, какие грудами громоздились вдоль стен.

Но результат был тот же, что и у Вильсона: номера ее телефона не было нигде. Гренс уже подумывал привлечь к поискам Билли, но решил пока воздержаться от этого шага. История Йенни и ее девочки не имела никакой привязки к расследованию, в которое оказались вовлечены полицейские всего мира. И пока она была частной инициативой комиссара Гренса, и не более того, не оставалось ничего другого, кроме как действовать на свой страх и риск.