Сладкая женщина - [30]

Перед поездкой он помог Ане возиться со стиральной машиной. Она не захотела его сильно утруждать.

— Вернешься — тогда чехлы снимем, постираем.

К приезду мужа Аня сняла все занавески с окон, портьеры, чехлы с двух кресел и дивана. Хорошо, что хоть не замочила: Николай Егорович не вернулся. Прислал короткое, как удар, письмо. Это было его первое письменное обращение к Ане. Она даже почерка его как следует не знала и не могла сразу разобрать, что он такое пишет. Но разобрать было необходимо, поэтому Аня все-таки прочла:

«Аня, прости меня, пожалуйста. Не сердись, жить с тобой я больше не могу…»

«Это почему же он не может, почему?.. — ошеломленно соображала Аня. — Да чего же я, дура, не понимаю: он другую себе там нашел!..»

Она решила сразу написать сыну, чтобы помог вернуть Николая Егоровича. Но было очень стыдно, да и написать как следует Аня бы не сумела. И, швырнув письмо Николая Егоровича, на котором не было обратного адреса, она начала громко рыдать. В первый раз она пожалела, что живет в отдельной квартире: если станет плохо с сердцем, никто и не подойдет, да и поделиться не с кем — хоть вой! Немножко успокоила ее мысль: ведь придет же Николай Егорович за своими вещами. А тогда уж надо его любой ценой крепко схватить. Надо — так она и на колени бросится.

— Только явись! — вслух сказала Аня. — Вряд ли, Коленька, я тебя отпущу!..

Но Николай Егорович за вещами не приходил, и вообще было совершенно не понятно, где он находился. Аня сбегала на его старую квартиру — там никто ничего не слыхал. Побежала на квартиру покойной Стеши — там уже совсем посторонние люди жили.

Тогда рано утром Аня подошла к заводской проходной. Завод был огромный, территория тянулась на несколько сот метров. В потоке людей она увидела наконец Николая Егоровича. Он шел в своем хорошем костюме, в котором уехал в дом отдыха, но без подаренных ею черных очков.

Аня не помнила, что и было. Она плакала и угрожала, что бросится под машину. От крика и слез ей стало плохо, и Николай Егорович позвал такси.

Она почти силой заставила его сесть с ней в машину. Он поговорил с одним из сослуживцев и поехал с Аней.

— Ты только скажи: другую нашел? — не стесняясь водителя, спрашивала Аня и хватала Николая Егоровича за руки.

— Нашел, — тихо сказал он. И сделал знак, чтобы она помолчала до дома.

Как только они оказались в квартире, Аня сразу же продолжила допрос:

— Что же она, лучше, что ли?..

Николай Егорович посмотрел своим единственным глазом в красное от слез лицо Ани и опять тихо ответил:

— Лучше.

Она вытерла слезы и сказала громко:

— Сволочь она хорошая! Да и ты тоже. Небось уж с ней отношения имел и ко мне лез?

— Я никогда к тебе не лез, — еще тише заметил Николай Егорович.

— Вот это интересно! Это ты хочешь сказать…

Аня заплакала и опять принялась искать его руки, которые он прятал.

— Коль, неужели ты не представляешь, как я тебя люблю?..

Он отвернулся.

— Это тебе только кажется.

Аня вздрогнула: что это значит «кажется»? Может быть, он про таксиста узнал или про технолога? И она спросила уже робко:

— Разве я в чем перед тобой виновата, Коля? Николай Егорович ни про какие ее измены не знал и не пытался узнать. А сама Аня пока еще не отдавала себе отчета в том, что изменила ему гораздо раньше, чем отправилась в «Софию» есть баранину с технологом и обнималась в углу за холодильником с молоденьким таксистом. Этому всего год… А если бы Николай Егорович был поречистей, он бы сейчас сказал ей: «Как же ты, кукла с голубыми глазами, не поймешь, что я давно душой с тобой врозь живу!.. Ты думаешь, я старый, поэтому и не интересуюсь твоей красотой? Я еще красоту понимаю, хотя и глаз у меня один и от сердца мне в плечо бьет. Я от друга никогда не ушел бы. А что ж мне из милости-то возле тебя сидеть?.. Разве много мне от тебя нужно было? Хотел, чтобы человеком была…»

Но Николай Егорович всего этого произнести не смог. Он молчал.

В этот раз так они ни до чего и не договорились. Аня даже испугалась: до чего же этот маленький человек упрям!.. Действительно, что ли, царицу какую нашел? Вещей своих он даже не попытался взять, а Ане казалось, что пока его пальто, пиджаки, брюки в ее руках, еще не все потеряно.

Через два дня она опять подкараулила его у проходной и тут увидела на нем незнакомый рабочий костюм. Значит, купил. Значит, к ней за вещами не придет…

Этот костюм доконал Аню окончательно. Она так заплакала, что ничего не могла произнести, и ушла, даже не обругав Николая Егоровича.

У Ани оставался еще ход. Идти на завод, где работал Николай Егорович, в парторганизацию. Конечно, если она там будет плакать и просить, то подумают, что она какая-нибудь убогая. Нет, она будет требовать. Как пригрозят ее Коле, что строгий выговор запишут, так он и одумается.

— Я ведь, знаете, передовик производства, — сказала Аня секретарю партбюро, пожилой и, на ее взгляд, излишне спокойной женщине. — Все время на выборной профсоюзной работе. Вы меня оградите… Если ему партийная совесть позволяет от жены уйти… Я вас убедительно прошу так этого не оставить. Я установки знаю.

Как она ни бодрилась, слезы приходилось сдерживать. По привычке Аня накрасилась и теперь боялась, что вместе со слезами с глаз поплывет чернота.