Сладкая опасность - [17]

— Ты хорошо выглядишь, Анна, — сказал Коп. Он не глотал окончания, но как-то сглаживал звуки на границе слов, и речь получалась плавной, вроде устной скорописи.

— Спасибо, Коп, — отозвалась я. — Ты тоже.

И повернулась к отцу.

— Итак? Что мы делаем? Куда отправляемся?

Он сухо хмыкнул и почесал щеку.

— Ой, извини! — Я и правда совсем забыла о вежливости и обратилась к мужчинам. — Садитесь, пожалуйста, и тогда мы сможем поговорить.

Я проскочила в кухню, чтобы помочь Патти, уже разливающей по высоким стаканам чай со льдом, а отец и Коп сели рядом за обеденный стол.

Отец достал из внутреннего кармана куртки большой крафтовый конверт. Пока мы с Патти усаживались напротив, он выложил на стол несколько фотографий изображением вниз, после чего заговорил.

— Приступ интереса к тебе, Анна, прошел, и хотя осторожность по-прежнему важна, я считаю обстановку достаточно безопасной, чтобы действовать. Не буду сообщать вам подробностей о своей агентурной сети, но она у меня есть. Несколько надежных людей и духов уже начали собирать для меня по всей земле информацию об испах. Вот первая девушка, о которой я с уверенностью могу сказать, что ее сердце не лежит к работе на отца. Возможно, она согласится нам помогать.

Я заулыбалась и тут же прикусила губу, чувствуя и радость, и тревогу. Отец перевернул одну из фотографий. На ней оказалась девушка-арабка, закутанная с ног до головы. Из-под покрывала виднелось лишь лицо — смуглое, с оливковым отливом. На следующем снимке та же девушка сидела на корточках перед упавшим ребенком с ободранной коленкой и, судя по всему, собиралась ему помочь. Но сначала — в кадр попал именно этот момент — она украдкой осматривалась по сторонам, проверяя, чтобы никто не увидел ее доброго поступка.

— Это Зания, — объяснил отец. — Она живет в Сирии, в Дамаске, вместе с отцом, Сонеллионом, повелителем ненависти. — У меня по спине пробежал холодок. — Они переехали туда из Саудовской Аравии два года назад. В Сирии сейчас кое-где неспокойно, но там, где живет Зания, пока по большей части безопасно.

— А давно повелитель Сонеллион живет на Ближнем Востоке? — спросила я.

Отец ответил не сразу.

— Уже тридцать лет. Успел там состариться — срок его пребывания в нынешнем теле подходит к концу. На родине сразу трех важнейших религий межрелигиозная рознь сама по себе очень сильна. Так что повелителям есть где развернуться.

— А ты сам, — спросила Патти, — работал там?

— Не подолгу, от случая к случаю — как и везде. Меня ведь прозвали странствующим повелителем.

— Звучит, как в плохой псевдонародной балладе — заметила я.

Отец нахмурился, Патти хихикнула, а у Копа приподнялся уголок губ.

— Дразнюсь. — Я снова прикусила губу.

Глаза отца сердито сверкнули, но в этом взгляде было больше любви, чем гнева.

— Ладно, — сказал он, разворачивая на столе небольшую карту Ближнего Востока. — Хватит болтать. К делу.

Мы склонились над картой, и отец показал нам Сирию к востоку от Средиземного моря.

— Зании недавно исполнилось двадцать пять. Предположительно они уехали из Саудовской Аравии после того, как стало известно, что она участвовала в качестве модели в некой нелегальной фотосессии. Эти снимки — у меня есть два из числа не самых откровенных, — разумеется, вызвали бурю возмущения.

Отец перевернул еще одну фотографию. На первый взгляд она показалась мне вполне невинной, но рассмотрев ее, я подумала, что в контексте традиционной культуры это должно восприниматься иначе. Зания была одета в черную паранджу, закрывающую лицо так, что оставалась лишь узкая прорезь для глаз, но одной рукой приподнимала до колен подол, показывая стройные смуглые ножки в чёрных туфлях на высоком каблуке. Глаза Зании горели мятежным огнем.

Я взглянула на Копа — он старательно изучал стены нашей квартиры, и похоже, ему стоило больших усилий не смотреть на фото.

Я перевернула снимок и взамен него взяла следующий, который оказался нескромным уже и по моим меркам. Зания стояла спиной к объективу в тех же туфлях на каблуке, придерживая обеими руками паранджу, задранную уже до бедер. Голову, теперь свободную от покрывала, она запрокинула далеко назад, длинные черные как смоль волосы струились по соблазнительно изогнутой спине. Глаза были закрыты, поэтому фотография не позволяла однозначно идентифицировать Занию по верхней половине лица.

Зания демонстрировала не так уж много оголенной кожи — в школе я видела ее куда больше. Но в том, как она это делала, как позировала, было что-то невероятно эротическое, особенно для культуры, придающей такое значение скромности и целомудрию. Я подвинула фотографию ближе к Копу, он бросил на снимок быстрый взгляд и кивнул. Мне хотелось понять, испытывает ли он возмущение по поводу этих фотографий, но он ничем себя не выдавал. Пока не перехватил мой взгляд — тут в его светлых глазах заплясал такой жар, что я начала краснеть. Коп быстро опустил веки и перевел глаза на карту. Да, он явно кое-что чувствовал: мужчина остается мужчиной, как бы хорошо он себя ни контролировал.

— И еще одна вещь, которую вы должны знать, — отец вытащил из конверта очередную пару фотографий, а я тем временем сделала глоток холодного чая, чтобы согнать со щек краску смущения. — На снимках этого не видно, точно так же, как не видно наших значков, но Зания — алкоголичка. И похоже, почти не пытается сдерживать свою страсть к спиртному. Это снято месяц назад в Дамаске.