Сквозь страх - [137]

«Мария Нагая», — пронеслось по столикам.

— Это что, — кивнул головой Апанаев в сторону явившейся, точно богиня красоты, полуобнаженной шатенки, — официально воскресшая восьмая жена царя Ивана Грозного, которую он сослал с царевичем Дмитрием в Углич?

Рудевич с серьезным видом покачал головой:

— Царица Мария Нагая, кабы воскресла, побоялась бы выставлять напоказ свои даже нетленные мощи под обжигающе-испепеляющие взгляды пьяного мужичья, смахивающего на хищное воронье. Того и гляди, склюют в мгновение ока.

Апанаев протестующе замахал руками:

— Это ты брось, Валерий Владимирович, живи сейчас царица Мария Нагая, она тоже не очень-то побоялась бы этих алчно-голодных взглядов. Времена, как вешние воды, несут в своих течениях льдинки и пузырьки нравственности и морали. Но нравственные нормы склонны к видоизменениям, как вода. И лишь немногие из них долговечны. Каждому времени свои нравы.

— Я думаю, что Анвар прав, — с видом опытного арбитра вмешался в диалог Сабадырев, которому вдруг захотелось показать свои познания в истории. — Если эта царица чего-то и испугалась бы, чтобы предстать перед публикой в столь нагом, точнее говоря, полуголом виде, так это только страх перед своим муженьком. Будь это не по его нраву, сей царь особо не церемонился бы с ней, как не церемонился со своими другими женами. Достаточно, господа хорошие, вспомнить, что Марию Долгорукую Иван Грозный утопил в пруду Александровской слободы на другой же день после свадьбы за то, что она вышла за него замуж не девственницей. Не пришлись ему по нраву жены Мария Сабурова и Анна Васильчикова, поэтому через несколько недель после свадьбы они, так сказать, неожиданно таинственно скончались. Ну, а Василису Мелентьеву, свою седьмую по счету жену, сей «замечательный» муж похоронил заживо за то, что она ему наставила маленькие аккуратненькие козликовые рожки.

— Если бы так поступал каждый обманутый муж, то и женщин мало бы осталось, — безразличным тоном заметила Дильбара, как будто речь шла о деревянных столбах. — Остались бы в основном одни мужчины.

— Вот это ты, Дильбарочка, напрасно беспокоишься, — возразил ей Апанаев. — Наш друг Дмитрий забыл сказать, что сей царь похоронил вместе со своей Василисушкой и ее любовника. И тоже живьем. Ну, а если еще все отцы брали бы пример с Ивана Грозного, который, как известно, собственноручно прикончил своего родного сына Иоана, то неизвестно, кого больше осталось бы на земле, мужчин или женщин.

— Добрые вы мои молодцы, — громко подал голос Рудевич, — а мы, кажется, изрядно откушали водки и коньяку, коль, завидев красивую женщину, бросились подыскивать для нее мрачные аналогии из седой старины. Не иначе, добрые молодцы, в нас вгнездилась плебейская зависть. Нехорошо. Это не украшает настоящего мужчину. Хотя, — он высоко поднял палец над головой, как будто важный документ, — хотя эта Мария Нагая имеет кое-какое отношение к царице Марии Нагой.

— Да ну?! — удивился Сабадырев.

— Да-да, добрый молодец, имеет. Но об этом потом расскажу. — Рудевич взглянул на молодую вдову. — Но хотел бы сказать, что наша Дильбарочка несравнима ни с кем. Она лучше всех. И глядеть на эту Марию Нагую нам не следует.

— Не знаю кто как, — отозвался Апанаев, — но я, кроме Дильбарочки, никого не вижу. Ее красота ослепила меня, как солнце.

— А мы и начали весь этот разговор про Марию Нагую, дабы на ее аристократическом фоне оттенить подлинную красоту нашей Дильбары, — ввернул Рудевич. — Он отхлебнул кофе и снова поднял палец. — Нет равной женщины нашей Дильбаре ни в прошлом, ни в настоящем.

— Ой, ну не надо обо мне, — взмолилась Дильбара. — И вообще я пойду к своей подруге. Нехорошо получилось. Она ведь одна осталась.

Рудевич вскочил на ноги:

— Ради аллаха, Дильбарочка, не беспокойся. Мы сейчас ее пригласим за наш стол.

Но подруги Дильбары за соседним столом уже не было. Не был видно и в зале. Рудевич пообещал Дильбаре, что он ее разыщет. И тут все, словно сговорившись, провозгласили тост за единственную в их компании женщину.

Потом Рудевич, как городской всезнайка, начал рассказывать про подругу майора Благотича — Марию Нагую. Эта женщина, по словам Рудевича, из высшего петербургского света: дочь бывшего царского министра внутренних дел Макарова, который запомнился народу тем, что заявил в Государственной думе на запрос левых депутатов о Ленском расстреле рабочих, что «так было и так будет». Теперь его доченька пожаловала в Казань вместе с женой бывшего министра Временного правительства Никитиной. Мужа Марии Нагой арестовала петроградская ЧК за террористический акт. Теперь арестована и госпожа Никитина за участие в подпольной организации, которая ставила задачу свержения местного Совдепа. Ну а этой красотке все нипочем. Порхает бабочкой с одного цветка на другой. Теперь вот тризну о своем муже отмечает с майором Благотичем.

Бурный роман у них вышел. У него непреходящая манера, которая очень привлекает Марию Нагую, — это бросать пригоршнями, как конфетти, золотые монеты. Ну, а у ней, у этой красотки, другая слабость — в избранных порядочных компаниях исполнять на столах тарантеллу в костюме Евы. Необходимый атрибут некоторых петербургских светских салонов в четырнадцатом — шестнадцатом годах — участие в них женщин, так сказать, в первозданном виде пещерных времен. Эту моду активно насаждал Гришка Распутин. Одной из тех, кто исполняла волю «святого» старца, была и Мария. В свое время она была вхожа в дом брата царя — великого князя Михаила и, более того, состояла в свите его жены, которую постоянно волновало все экзотическое, особенно редкие экземпляры породистых мужчин. Прослышав, что в столице объявился сексуальный чудотворец, от которого посходили с ума дамы из высшего петербургского света и которому почитали за честь прислуживать в бане изнеженные аристократические барышни из родовитых дворянских семей, имевшие графские и княжеские титулы, жена брата царя послала к Гришке Распутину свою поверенную в сердечных делах Марию Нагую.