Сквозь страх - [135]

— Ну и какая же польза от этого закона нравственным устоям общества? — поинтересовалась Дильбара. И тут бросила: — Никакой.

— Между прочим, такой закон есть во многих странах мира, — заметил Апанаев.

— Дильбарочка, — начал заговорщически Рудевич, — сам-то я из крещеных татар и считал, что духовная семинария — лучшее учебное заведение из всех других. На этом я и остановился. А вот Анвар, — Рудевич кивнул на Апанаева, — не считал, что медресе — крыша всех наук. После окончания духовной мусульманской школы он, в отличие от меня, учился аж в двух университетах, в Казанском и Парижском.

«Эка невидаль, — завистливо подумал Сабадырев, — если имеешь миллионы, можно и побольше учиться».

— Это там, вас, Анвар, учили любить замужних женщин и посвящали в историю супружеских измен сильных мира сего и не очень сильных людей, а? — спросила Дильбара тем же ровным, бесстрастным голосом, больше, пожалуй, по инерции, чем от женского любопытства.

Анвар ничего ей не ответил, только лукаво улыбнулся.

— Учить его, надо полагать, этому не учили, — начал игриво Рудевич, — а вот то, что мужья являются скверными, никудышными знатоками собственных жен в их любовных игрищах с другими мужиками, — это он точно там узнал. Хотя об этом всем известно. Каждый мужчина или почти каждый полагает, что его жена не как у Хатып Хатыповича, балуется со всей соседней улицей. А сам Хатып Хатыпович полагает, что его милая женушка не как жена Бадретдин Бадретдиныча, которая души не чает в красноармейцах местного гарнизона. И ведь большинство мужей безнадежно больны этой куриной слепотой, и им невозможно раскрыть глаза. Поэтому смело говорю на всех перекрестках, что почти каждый муж болен куриной слепотой. Это раз. — Рудевич загнул один палец. — А второе…

— А второе, — перебил Рудевича Апанаев тоном, не терпящим возражения, — мужья не могут быть непредвзятыми, объективными свидетелями при составлении летописи истинной, точнее говоря, интимной стороны жизни жен. Потому что мужья узнают об амурных делах своих жен, как правило, последними. Если вообще когда-либо узнают. И меня всегда веселит, когда современные историки, дабы воссоздать истинный исторический портрет той или иной женщины, обращаются в качестве главного аргумента, главного штриха к ее портрету к высказываниям самого мужа насчет кротости и добропорядочности его жены. И на этом основании не «замечаются» или отвергаются свидетельства многих других ее современников, которые рисуют ее портрет не такими розовыми красками, как это делает супруг. Особенно грешат историки, когда речь идет о женах великих людей. И величие того или иного человека, его слова, характеризующие его жену, смешивают с величием аргумента, факта, иначе говоря, с абсолютно истинной доказательностью этого аргумента. Но это разные вещи. И великий человек склонен к идеализации любимой жены, особенно когда речь идет о ее благочестии. Законы любви, однако, делают всех равными: и недостатки любимой кажутся чуть ли не достоинствами, во всяком случае они чаще умиляют, нежели огорчают. Но жизнь далеко не исчерпывается ни кострами доверия, ни жаром любви, от которых плавятся разумные мозги. В жизни все меняется, и чаще так, как мы не хотели бы. А вместе с обстоятельствами, как известно, меняется и человек…

— Э, брат, добрый ты молодец, — протестующе замахал руками Рудевич, — позволю себе перебить тебя, как ты только что сам изволил сделать. Ты, Анварчик, как поезд, сошедший со своей колеи, не туда поехал. Мы, братец, о женщинах говорим, а ты уже двинулся в глухие дебри философии.

— Ну, не все замужние женщины зоотехники, так сказать, заняты научным выращиванием рогов у своих мужей-оленей? — язвительно заметила Дильбара…

— Разумеется, нет. И еще раз нет. Большинство замужних женщин добропорядочны. — Апанаев поднял бокал, посмотрел на эту молоденькую вдову и раздумал пить. Потом прибавил: — Я имею в виду лишь тех замужних женщин, что тайно время от времени снимают с себя семейные цепи (золотые или ржавые железные, не в этом суть) и отдают души вместе с телами Вакху.

— А почему, Анвар, на ваш просвещенный взгляд мужья узнают о шалостях своих жен в последнюю очередь? — осведомилась Дильбара.

— Отчасти, Дильбарочка, я уже ответил на этот вопрос. Жар любви слишком разогревает рассудок и создает разные иллюзии в восприятии поступков своей жены, а также тех обстоятельств, в которых она оказывается. Но это, как говорится, одна сторона медали. Другая же, которая хоть как-то помогает прозреть любящему мужу, заключается в отсутствии или недостаточности информации о проделках жены. Суди сама, Дильбара, умный человек не будет передавать мужчине, что его жена чуток гуляет. Ведь с этого момента в памяти мужа-рогоносца раз и навсегда остается неприятность, связанная с именем сообщившего. Муж с женой, как говорится, полюбовно сойдутся, что бывает чаще всего, а информатор будет уже нежелательным лицом в их семье. К тому же, люди, испытавшие унижение, обычно не любят и не жалуют тех, кто был свидетелем этого унижения. Что касается дураков, то они многого не замечают, не понимают. Правда, частенько в семейные отношения пытаются внести ясность подружки шаловливой женушки, скажем, из-за зависти, ссоры. Но жены-озорницы так умеют интерпретировать, перевертывать слова бывших своих подружек, что все сомнения у лопоухого муженька тотчас рассеиваются, как тучки в пустыне, и он уже готов пустить аж слезу умиления оттого, что якобы правда восторжествовала. Иные мужья живут по принципу, сформулированному их блудливыми, но драгоценными женами, когда он, как говорится, хватает ее за ноги с ее любовником. В сладкоречивых устах жены чаще всего этот принцип звучит так: «Ну милый, ну не верь своим глазам, а верь моим словам». И представьте, друзья мои, такие олуховатые мужья верят больше не своим глазам, а своим женам.