Сквозь ночь - [91]

— Куда? — крикнул Анатолий. — Смотри, заплутаешься!

Магамбетов не торопясь захлопнул дверцу.

Всего только месяц с небольшим стоял в степи бригадный вагончик; в последних числах марта Магамбетов приволок его сюда, буксируя тросом. Зима упрямилась долго, и ребята с самого начала полностью оценили добрую совесть колхозных плотников из артели «Ак-Кудук». В свежих, пахнувших смолою стенах не было ни единой щели, дверь прикрывалась плотно, и куцая чугунная печка грела достаточно хорошо.

Теперь все лежали и сидели на своих постелях, слушая, как шипит и завывает буран. Митя Канцыбер тренькал на гитаре, подаренной кустанайскими пионерами. Дед Семениченко сидел на корточках у печки, куря и пуская дым в приотворенную дверцу. Красноватые отсветы пробегали по его лицу, а в густой серой бороде дрожали капли растаявшего снега.

Прошло около часа с того времени, как Магамбетов уехал, и все поочередно уже по нескольку раз выглядывали в дверь. Но ни Магамбетов, ни Рыленков со своим прицепщиком не появлялись.

Наконец между порывами ветра послышалось отдаленное тарахтенье.

— А ну, тише! — сказал Анатолий.

Долговязый Канцыбер приглушил ладонью гитару. Все напряженно прислушались.

— Едут, — сказал дед Семениченко.

Он швырнул окурок в огонь, поднялся и приотворил дверь, впустив стайку беснующихся снежинок.

Магамбетовский «С-80» действительно подходил, пропечатывая гусеницами две глубокие колеи в мягком снегу. За ним, тарахтя и оглушительно стреляя из выхлопной трубы, шел старый колесник «ХТЗ» Рыленкова.

Через пять минут Магамбетов и рыленковский прицепщик Сунозов поднялись по ступенькам, стуча сапогами о порог. За ними вошел Рыленков. Магамбетовский ватник болтался на нем, как на вешалке, а испачканный нос казался черным на бледном до синевы, худом лице. Смешливый Вася Яковенко не удержался и прыснул:

— Спасли челюскинца…

Но никто не поддержал его. В тишине Рыленков прошел к своим нарам, сбросил ватник и принялся стягивать рубашку, роняя на пол ломкие пластинки оледеневшего снега.

— Ну и ну!.. — тихо произнес Канцыбер.

— Что там случилось? — спросил Анатолий, хмурясь.

— Зажигание отказало, — глухо сказал Рыленков. Он сбросил и нижнюю рубаху, потемневшую от влаги, и потер ладонями узкую, впалую грудь.

— Все у тебя не как у людей, — брезгливо сказал Анатолий. — Пешком надо было бежать.

— Я ему говорил, — сказал Сунозов, тоже раздеваясь и стуча зубами от холода.

Рыленков молча выдвинул из-под нар потертый коричневый чемодан и достал из него рубашку и заштопанный на локтях свитер. Учетчица Юля вышла из-за пестрой занавески, делившей вагончик на две неравные части.

— Я вам сейчас чаю вскипячу, — сказала она, испуганно глядя, как от брошенной на пол рыленковской одежды натекает длинная овальная лужица.

— Ничего мне не надо, — сказал Рыленков.

— Простудитесь, — робко сказала Юля.

— Н-ничего мне до самой смерти не будет, — слегка заикаясь, повторил Рыленков.

— Герой… — усмехнулся Анатолий.

— Давай кипяти, — сказал Сунозов. — Чего там спрашивать…

Он подошел к печке и присел на корточки, подставив теплу раскрытые ладони. Юля принесла закопченный чайник.

— Вот и отсеялись к праздничку, — сказал в тишине Канцыбер. Он снова взял гитару и принялся перебирать струны.

— У нас на Украине такого и быть не может, — вздохнул Яковенко.

— А здесь, думаешь, кажный раз такое случается? — сказал дед Семениченко. — Это вам, хлопцы, между прочим, природа испытание делает…

Он подошел к двери и выглянул. С севера несло все новые и новые массы снега, и у вагончика лежал уже довольно высокий сугроб. Дед, кряхтя и осторожно нащупывая заметенные снегом ступеньки, спустился и, проваливаясь выше колен, стал пробираться на подветренную сторону, к лошади. Виктор Захаров подошел к двери и тоже поглядел.

— Здорово, — сказал он. — Теперь мы вроде как на дрейфующей станции. «Северный полюс пять».

Яковенко громко расхохотался.

— Чего ты? — обиженно сказал Захаров. — Думаешь, плохо на дрейфующей пожить? Мирово!

— «Мирово», — вздохнул Анатолий. — Имей с пацанами дело…

Он поднялся и, подойдя к печке, плюнул в огонь.

— Юля! — позвал он.

Девушка выглянула, отогнув занавеску.

— Давай-ка посмотрим, — сказал Анатолий, — что там у нас получается.

— Сейчас, — откликнулась она.

Через минуту она вышла, держа в руке обернутую газетой тетрадь.

— Ну-ка, — сказал Анатолий.

Он перелистал аккуратно разграфленные странички. Почерк у Юли был такой, каким пишут старательные ученицы-отличницы, — тонкий, с ровным наклоном вправо и красивыми завитушками в заглавных буквах.

— Вот тебе и мирово, — сказал Анатолий, посмотрев последнюю страницу. — Ты, Захаров, сегодня сколько успел?

— Гектара два с половиной, — отозвался от двери Захаров.

— Ну вот, — сказал Анатолий. — Десять гектаров за тобой осталось. И за Усманом почти столько же.

— Точно, — прогудел Магамбетов и потер ладонью стриженую черную голову.

— А у тебя, Яковенко? — спросил Анатолий.

— Я сегодня три загонки прошел.

— Так… — сказал Анатолий и посмотрел на Рыленкова.

Тот сидел сгорбившись, накинув поверх свитера ватник и глядя в пол воспаленными глазами. С первого дня Анатолий невзлюбил его — то ли за худобу и квелость, то ли за редкое имя Глеб, то ли за излишнюю вежливость. Машину парень знал слабо, да и откуда же: прямо из десятилетки — на трактор…