Скворцов-Степанов - [52]

МК РСДРП(б) потребовал созвать совещание в Московском Совете всех представителей выходящих в городе газет и журналов. После ряда проволочек такое совещание удалось собрать в конце марта. Его открыл московский адвокат П. П. Малянтович, ставший вскоре министром юстиции Временного правительства. Он начал речь с витиеватых призывов «наладить взаимное осведомление и хотя бы некоторое взаимное понимание», чтобы предотвратить дальнейшее «падение литературных нравов». Что и кого он имел в виду, осталось загадкой.

Первым попросил слова Скворцов-Степанов, имевший прекрасное представление о «литературных нравах» продажных газетчиков. В своей клевете на большевиков, сказал он, буржуазные органы печати стараются перещеголять друг друга, один господин журналист — перековырять другого, своего коллегу. По три копейки за строчку.

— Сразу откровенно скажу, — заявил Иван Иванович, — в плодотворность только что открывшегося совещания мы, большевики, не верим. Не верим, ибо с антинародной газетной публикой нельзя договариваться — ведь она преподносит свои измышления, прекрасно зная, что это ложь. Идет борьба за широкого читателя; борьбу честную буржуазия не признает. И мы счастливы, что революция развязала нам руки — на каждый удар мы будем отвечать ударом.

Выступление ответственного редактора «Известий» вызвало настоящую бурю — противников большевиков в зале было предостаточно, они повскакали со своих мест, послышались истерические выкрики. Опрокидывая стулья, масса «желтых газетчиков» ринулась к выходу. В зале остались только Скворцов-Степанов и представитель большевистской газеты «Социал-демократ» Н. Н. Овсянников. Поглядывая смущенно на часы, к дверям поспешил и П. П. Малянтович. «Каком конфуз», — бормочет он…

Тем не менее упомянутый «конфуз» немного повлиял: буржуазная пресса умерила нападки на «левых», как принято было называть сторонников революционных действий. Однако это затишье было недолгим. Через неделю все пошло по-старому…

«Положение на газетном фронте явно обострилось, — говорил в кругу товарищей Иван Иванович. — Возросла развязность клеветников. Теперь они норовят для придания правдоподобности ссылаться на какие-то «имеющиеся документы». Например, что мы агенты Гогенцоллернов! Впрочем, такие басни прежде всего рассчитаны на тупого обывателя и черносотенцев всех мастей. Буржуазия не может простить пролетариату и его партии завоеванных ими позиций. Газеты эсеров при этом поддерживают низкие выпады реакции, а меньшевики в лучшем случае — помалкивают».

Конечно, в этой ситуации Скворцову-Степанову как ответственному редактору в «нефракционной газете» приходилось соблюдать известную нейтральность. Его часто охватывало бессильное негодование, когда он наблюдал, какие потоки клеветы выливались на партию, а «Известия» не могли ответить на каждый удар ударом. Поэтому после раздумий Иван Иванович пришел к мысли использовать исторические параллели и, в частности, жизнь и деятельность Марата, чтобы выразить через факты истории свое отношение к современным событиям. И вот с начала апреля до середины мая в «Известиях» публикуется серия его статей о герое французской революции.

Цари и короли всех времен, дворянство, буржуазия, писал Скворцов-Степанов, присвоили себе право для поддержания своего господства проводить ужасающие кровопускания и погромы, призывать иноземные войска для избиения и усмирения своих «верноподданных», воздвигать виселицы, расстреливать сотни и тысячи крестьян и рабочих, которые выступали против своего рабского положения. «Но всякое выступление широких народных масс против вечных, неотчуждаемых прав царей на господство, против столь же священных прав помещиков и буржуазии на обирание крестьян и рабочих является для тех же буржуазных историков неслыханной, позорнейшей дерзостью. Конечно, Марат для них — «кровожадный зверь».

А ведь на самом деле Марат не был жестоким человеком, он всегда выступал против лишнего кровопролития. И в то же время он вынужден был применять репрессивные меры, чтобы защитить революцию от врагов.

«Друзья и враги разом поняли, — рассказывал позднее Иван Иванович, — что речь идет не только о французской, но и о нашей революции». (Весной 1917 года Скворцов-Степанов издал брошюру «Жан-Поль Марат и его борьба с контрреволюцией». В канун Великого Октября она вышла огромным тиражом — свыше 200 тысяч экземпляров.)

После серии статей в «Известиях» о французской революции эсеро-меньшевистские журналисты, встречая Скворцова-Степанова, нервозно спрашивали, каким образом он мог допустить такую редакторскую «некорректность», как напечатание подобных статей в газете Московского Совета. С невинным видом Иван Иванович сразу же вынимал блокнот и просил сообщить место, где им допущено искажение жизнеописания Марата по сравнению с первоисточниками. Пыл и высокомерие «оппонентов» мигом сходили на нет.

В апреле 1917 года в Москве погромная агитация против большевиков приняла значительные размеры. Митинги на улицах и площадях города не прекращались даже ночью, немало из них носили откровенно черносотенный характер. Особенно часто антиреволюционные элементы собирались у памятника генералу Скобелеву против здания Московского Совета. Другая часть… у памятника Пушкину в начале Тверского бульвара. Ивана Ивановича, который, иногда по пути в МК РСДРП(б) или просто прогуливаясь, попадал на такие митинги, прежде всего возмущало то, что для словесных оргий контрреволюция избрала место у монумента великому русскому поэту. Среди ораторов преобладали «бравые солдаты и матросы» — тыловики, суетились переодетые в солдатские шинели помощники присяжных поверенных, сновали приказчики, гимназисты, конторщики, просто зеваки. Изощряясь в выдумках, твердили о том, что большевики — агенты Гогенцоллернов. Рабочих на подобных сборищах Скворцов-Степанов почти не встречал.