Скульптор-экстраверт - [18]
– Здорово, сосед, дровишек на зиму, что ли, прикупил?
– Здравствуйте, люди добрые и недобрые, – я разогнулся, прищурился от солнечных лучей и закончил фразу. – Да, прикупил с чуток.
Мы протянули друг другу руки и поздоровались. С его же женой Анной я поздоровался коротким кивком головы. Она в это время стояла чуть поодаль, в метрах пятнадцати от моих ворот, с высоко поднятой головой на возвышенной стороне детской площадки, словно на краю высокой скалы. Она бесконечно всматривалась в даль озера, приложив руку ко лбу. Ее платье раздувалось на ветру, а длинные черные и распущенные волосы колыхались в разные стороны. Она выглядела величаво и напоминала собой сказочный персонаж. Видимо, она разглядывала чаек, кружащих в это утро над водяной гладью, а заодно и выискивала белый парус, словно Ассоль в предвкушении Грея. Анна это делала, всматриваясь в даль гравийной дороги, в ожидании серенького фиатика Катерины Михайловны…
– Ничего себе чуток, тут не меньше восьми кубов будет… Чувак, ты что, на десять лет вперед дровишек прикупил?!
– Да нет же. Это только с первого взгляда так кажется, а на самом деле – кубов шесть или пять, не больше… И на год не растяну. Это же осина, а не дуб и не береза. Осина, она в момент сгорает.
– Она еще трещит и стреляет. Сколько денег отвалил?
– Да не дорого, в восемь тысяч с доставкой обошлось. Правда, мне их теперь колоть надо, то на то и выйдет, если на рынке колотые дрова покупать. Распилить – заплати, наколоть – опять же заплати. За все платить надо. Но я сам их колоть буду в целях экономии, только вот съезжу на рынок, куплю колун и завтра приступлю.
– А у меня есть колун, от генерала остался, хочешь, возьми, все равно он у меня без дела валяется, чего деньги за зря тратить. С этого момента мы перешли с моим соседом на ты.
– Хорошо, Сева, если надумаю, то воспользуюсь твоей любезностью.
После этих слов я дал понять соседу, что мне его колун на фиг не сдался. И что разговор мною с ним закончен, и что мы уже поздоровались, и все что надо обсудили, и мне надо далее катать свои чурбаки, а он мне при этом помеха, что ли, – небольшая и неуместная.
Одним словом, я обернулся к нему спиной, наклонился к очередному кругляку и покатил его в горочку. Наверное, это было не совсем вежливо, уместно и тактично – поворачиваться к соседу именно что задом, но что делать… что делать? Чурбачки погоды ждать не будут и не умеют, надо успеть дотемна закатить их на участок в одну кучку и пленкой не забыть прикрыть – от дождя. А времени, как вы понимаете и как всегда, в обрез. И умный человек меня, несомненно, понял бы сразу и не обиделся бы на меня ни в коем разе за этот тон мой не совсем вежливый, в общении моем…
Надо признать, мой сосед оказался человеком не слабого ума. Он правильно оценил ситуацию и мой поступок. Он сразу обо всем догадался. И вместо того, чтобы в позу встать и обидеться на меня как следует и надолго, просто напросто сходил домой и принес мне колун.
– Держи, чего будешь на рынок попусту мотаться!
– Спасибо, Сева?! – Я более внимательно посмотрел в глаза моему новому соседу. Среди моих нынешних соседей такого рода поступки ранее приняты не были – это считалось не совсем уместным, не принятым в чести тоном – что-то и у кого-то просить.
– С меня пузырь, Сев!
– Да брось ты, ерунда. Да мы и не пьем.
– Надо же, какое совпадение, и я выпивку с недавних пор на дух не переношу, тогда с меня тортик!
– Хорошо, заходи в гости!
– Так и быть, зайду вечером.
Судя по разговору, Всеволод был человеком открытым к общению. Точно, что экстраверт… Я поражался сам себе, для меня было удивительным то, насколько нам было легко в общении друг с другом – с раза первого.
Что касательно жены Севы, то мне трудно что-либо было сказать про нее. Поскольку в разговоре она участия не принимала никакого.
Целый год с небольшим я не был в этом доме, теперь уже Севином, гостем званым. И вот опять я вступил на крылечко этого уютного и гостеприимного для меня дома. Войдя в дом, я поначалу немного подрастерялся (так растерялся, что забыл разуться и снять с ног кроссовки): по своему стилю и внутреннему убранству это уже был дом явно не генеральский, в котором мне ранее доводилось коротать за чаем свои вечера с Дианой. Дом был насыщен и перенасыщен светлыми и серебристыми тонами – под металлик. На стенах вместо портретов Жукова и Суворова висели непонятные для моего восприятия то ли картины, то ли скульптуры в картинах. Вместо люстр, понятных и доступных моему пониманию, на потолках и на стенах весели то ли стаканы, то ли колбы. Домашняя штабная вагонка приятного и уютного желтого цвета была выкрашена в цвет бело – серебристый. Все перегородки и двери, которые были до этого у генерала на первом этаже, были беспощадно снесены безжалостной рукой нового хозяина дома, и от этого первый этаж выглядел визуально много просторнее, в нем воздуха и простора, по ощущениям, стало больше в разы.
В нескольких местах я увидел непонятные для меня по форме то ли Венеру, но вроде как и нет, то ли член, а вроде и нет, то ли, простите меня, жопу, а то ли ногу скульптуры – арт-хаус, да и только, чего только люди не напридумывают от безделья, от чего-то подумалось мне. В это мгновение я вспомнил о том, что, войдя в чужой дом, не разулся и не снял обувь с ног.
Читатель, вы держите в руках неожиданную, даже, можно сказать, уникальную книгу — "Спецпохороны в полночь". О чем она? Как все другие — о жизни? Не совсем и даже совсем не о том. "Печальных дел мастер" Лев Качер, хоронивший по долгу службы и московских писателей, и артистов, и простых смертных, рассказывает в ней о случаях из своей практики… О том, как же уходят в мир иной и великие мира сего, и все прочие "маленькие", как происходило их "венчание" с похоронным сервисом в годы застоя. А теперь? Многое и впрямь горестно, однако и трагикомично хватает… Так что не книга — а слезы, и смех.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.