…Все несчастливые семьи, так или иначе, были когда-то счастливы – каждая и по-своему… Но с годами стали одинаково несчастны – все, и без каких-либо исключений… Везде и всюду – и в дождь, и в осень, и летом, и в зной – в любую непогоду и в любое время суток, в будни и праздники… Всем и всегда – почему-то одно и тоже – пятый угол и стена молчания мерещатся… Только глаза прикрой, и сразу все увидишь пред собой – ясно и представишь себе – образно…
Мне же и днем, и ночью, и в утро, и в вечер, в завтрак, в обед и в ужин, слякотью и солнцем, дождем и снегопадом, сном и пробуждением – телефонные звонки мерещатся… За пять лет нашего с ним знакомства скульптор позвонил мне несколько десятков тысяч раз… Не включая сюда звонки от него, мной не принятые… По-настоящему счастлив лишь тот, у кого осталась свобода – свобода внутреннего выбора… Каждый волен выбирать свой путь и сам себе строить козни… дьявольские… Или же дорожки, предположим, стелить себе ковровые… А так, чтобы просто жить и по течению плыть, – так нет… увольте-c…
Без малого шесть лет тому назад, а может и пять, не упомню по скудости памяти своей, безвременно скончался мой сосед генерал Григорьев. Танкист по натуре и по призванию своему, а по имени и по отчеству Олег Иванович. Скончался в возрасте для себя не пожилом, но и не молодом – в возрасте шестидесяти девяти годов от роду. Отношения с семьей Григорьевых на тот год у меня сложились доброжелательные и ненатянутые. Но все же в дружеские они так и не переросли. Я ко времени знакомства с семьей Григорьевых был немного замкнут в одиночестве своем и не любил лишних и шумных для себя компаний, а также не стремился к новым и скоротечным знакомствам; скорее всего, в отношениях с Григорьевыми я держал некоторую дистанцию – непреодолимого характера…
Ну а если уж совсем вам душу свою приоткрыть, то есть как совсем – не на распашонку конечно же, но на замочную скважину или же, предположим, на щелочку дверную… Я к тому времени уже пять лет как не бухал и был скучен в общении своем. Олег Иванович же, в отличие от меня, так и не расстался до своих последних дней с этой зловредной и злонамеренной привычкой (он умер от цирроза печени). Раз несколько он предлагал мне раздавить с ним напополам пузырек-другой кристалловской да под огурчик… Но я каждый раз проявлял стойкость духа и твердость в характере и безоговорочно шел в отказ в ответ на его настойчивые предложения. Скорее всего, по этой именно причине мы так и не сдружились домами по-настоящему – по фронтовому, на окопно-блиндажный манер. Но с супругой моей отношения у генерала сложились распрекрасные и чувствительные. Они могли часами цельными сидеть друг напротив друга – за столиком на веранде и попивать винцо с водочкой, покуривать сигарету за сигаретой и болтать молча и ни о чем – родственные души… Это сразу бросалось в глаза, и этого никак нельзя было скрыть, да никто особо и не скрывал. По моим предпочтениям это был бы гармоничный и идеальный брак, совершенный в своем воплощении. Они понимали друг друга с полуслова и даже без слов – на паузах в словах, им было о чем поразмышлять и помолчать наедине друг с другом. В своем общении они чувствовали себя спокойно и размеренно, нужное слово не заставляло себя долго ждать и всегда и, самое главное, во-время приходило на ум то одному, то другой, и оттого не возникало неловких пауз в словах. Они мыслили одними и теми же категориями, их суждения совпадали в оценках. Когда один молчал, другая слушала, когда другая говорила другой затягивался сигаретой, когда другая затягивалась, другой говорил вслух…
Мне же более всего по душе было общение с супругой генерала Дианой. Женщиной многоопытной и в возрасте. Женщиной властной, по началу своему и немного зловредной по статусу жены генеральской. А оттого и жестковатой в оценочных суждениях… Когда Диана размышляла вслух, я включал тормоза и улетал в пустоту своими мыслями. Но при этом краем своего ума я все же присутствовал в ее монологах, что называется, был всегда начеку, для того чтобы в случае чего сразу же и без промедления, так чтобы это не бросалось в глаза, вступить в разговор и не обидеть ее своим невниманием к ее рассуждениям. Когда она курила, я старался не дышать, дышал через раз на третий. Я не курил с детства, и запах от табачного дыма был мне невмоготу. Когда же я вступал в разговор, то она в эту же секунду затягивалась и вздыхала глубоко грудью, чуть приподнимаясь плечами. Слушала меня Диана отстраненно, не выказывая видимого интереса, сразу понимая меня, чуть ли не с полуслова. Как только я говорил: «А…», она уже готова была произнести заместо меня: «Б». Диана была умудрена жизнью настолько, что ловила на лету ход моих мыслей и знала наперед то, что я собираюсь сказать в следующую секунду. Жена Олег Ивановича знала наперед то, чего не знал я. Представьте себе, она с виртуозностью, которая и не снилась иным провидцам, угадывала то, что я собираюсь произнести в следующей фразе.
– Диана, откуда вы это узнали, я только что собирался это сказать, как вам удается читать мои мысли, вы меня просто поражаете!
