Скуки ради - [12]

В германской Швейцарии вы встречаете на каждом шагу ту природную, наивную, англо-саксонскую грубость и бессознательную неотесанность, которая очень неприятна, но не оскорбительна, которая сердит, не озлобляя, так, как сердит неповоротливость осла, слона. Женевец, заимствуя у немецких кантонов это патриархальное свойство, усложняет его, переводя на французский язык, не имеющий столько емкости или выразительности по этой части, и, мало этого, он возводит простодушную соседскую грубость в квадрат преднамеренной дерзостью и сознательным sans facon [бесцеремонность (фр.)]. Он наступает на ногу, зная, что это очень больно; он скорее потому-то и позволяет себе это маленькое удовольствие, что знает.

То, что у немецкого немца идет до приторности, чем он производит в непривычном морскую болезнь, и что называется словом, не переводимым ни на какой язык, - словом Gemiitlichkeit [уют (нем.)], это до такой степени отсутствует в женевце, что вы от него бежите и без морской болезни. К тому же женевец особенно скучен, когда он весел, и пуще всего, когда разострится. Вероятно, во времена женевских либертинов они были размашистее, смеялись смешно и острили не тупым концом ума, но они выродились.

Так, как у женевцев следа нет немецкой задушевности, так у них нет признака сельского, горного элемента, сохранившегося в других местах Швейцарии; женевцам не нужно ни полей, ни деревьев, - им за все и про все служит издали Mont Blanc и вблизи озера. Если он хочет гулять за городом, у него есть на то пароходы с фальшивящей музыкой и двигающимся рестораном. Богатые уезжают в загородные дома, но бедное населенье женевское не имеет ничего подобного маленьким местечкам возле Берна, Люцерна, разным Шенцли, Гютчли, Ютли; есть кое-где несчастные пивные с кеглями - вот и все. Впрочем, надобно я то сказать, женевцу некогда много ездить ins Griine: [за город (нем.)] все время, остающееся от промысла, он посвящает делам отечества, выбирает, выбирается, поддерживает одних, топит других и постоянно сердится. К тому же его торговые дела именно и идут бойко только в то время когда людям в городе душно.

Главный промысел Женевы, так же как и всей городской Швейцарии, стада туристов, прогоняемые горами и озерами из Англия в Италию и из Италии в Англию. Наших соотечественников, делающих также свои два пути по Швейцария, и больше, чем когда-нибудь, не так дорого пенят, - "не стоят столько", по американскому выражению, - как прежде, до 19 февраля 1861 года, Англичане и американцы котируются выше Женева к торговле пространствами, вершинами и долинами, водами и водопадами, пропастями и утесами прибавляет торговлю временем и продает каждому путешественнику часы и даже цепочку, несмотря на то что у всякого есть свои [В Женеве до того усовершенствовали теперь измерение времени, что узнать, который час, если не невозможно, то чрезвычайно трудно. Как ни посмотришь - все разный час: Один циферблат показывает парижское время (оно, верно, отстает aujourd'hui [в настояшее время (фр.)]), другой бернское (полагать надобно, совсем нейдет), наконец, женевское (по карманным часам Кальвина на том свете), (Примеч. А. И. Герцена.)].

В отправлении своей коммерции с иностранцами женевский торговец является во всей своей оригинальности: он сердится на свода жертву за ее опыты самосохранения и, мало что сердится, - в случае упорства оскорбляет бранью и криком. Иностранец, который но поддается, в глазах женевца что-то вроде вора.

XI

Чтоб подражать в болтовне моему уехавшему доктору и быть истым туристом, я должен бросить, заговоривши о женевцах, взгляд на их историю. Дальше 1789 года мы, разумеется, не пойдем: скучно и не очень нужно. Резче этой черты история на Западе не проводила, это - своего рода якватор.

Перед этим годом генерального межевания Женева жила набожной и скупой семьей, двери держала назаперта и без большого шума, но с большой упорностью молилась богу по Кальвину и копила деньги. Опекуны и пастыри много переливали из пустого в порожнее по части богословских препинаний с католиками. Католики меньше болтали, больше интриговали и, когда отчаянные кальвинисты торжественно их побили в контроверзе, католики уже обзавелись землицей и всяким добром. Известно, что католические клерикалы имеют при своей бездетности то драгоценное свойство хрена, что, где они пустят корни, их выполоть трудно. Кальвинисты побились, побились, да так и оставили хрен в своем огороде.

В те времена в Швейцарии было много добродушно-патриархального; несколько семейств, перероднившихся, покумившихся друг с другом, пасли кантоны тихо и выгодно для себя, как свои собственные стада. Разные почтенные старички с клюками, так, как они являются в свят день после обеда потолковать нараспев не в гетевском "Фаусте", а в "Фосте" Гуно, заведовали Женевой, как своей кладовой, распоряжаясь всем и употребляя на себе все рабочие силы своих племянников, дальних родственников и меньших братии. К роскоши они их не приучили, а работать заставляли до изнеможения, "в поте, мол, лица твоего снискивай хлеб", - все по писаниям. Метода эта к концу XVIII века перестала особенно нравиться племянникам, потому что дяди богатели, а они исполняли писания. Как дяди ни доказывали, что женевец женевцу рознь, что одни женевцы - граждане, другие - мещане, а третьи только уроженцы, племянники не верили и начинали поговаривать, что они равны дядям. "Вы правы, мы все равны перед богом, - отвечали дяди, - а о суетных, земных различиях, если они и есть, стоит ли толковать!" - "Стоит, и очень", - отвечали те из племянников, которых старые скряги не совсем сломали, - и стали отлынивать от благочестивого острога. "Вы люди свободные, - толковали им дяди, - не нравится дома - свет велик, ступайте искать хлеба, где хотите, а мы вас даром кормить не будем, а будем молиться за вас богу, чтоб очистить души ваши от наваждения общего врага нашего".