Скрябин - [198]
На Новодевичьем кладбище все было приготовлено. Гроб опустили в землю. Над ним быстро вырос могильный холм. Потом поставили дубовый крест с надписью: «Александр Николаевич Скрябин. Скончался 14 апреля 1915 г.».
Стали класть ельник. Возложили венки. Одна несколько велеречивая надпись бросалась в глаза: «Прометею, приобщившему нас к небесному огню и нас ради в нем смерть приявшему».
У могилы долго ждали речей, но никто не решался нарушить общего молчания. Стояли долго. Расходиться начали только в пятом часу.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ:
ТЯЖБА СО СКРЯБИНЫМ
Смерть Александра Скрябина стала всеобщим потрясением. Статьи в газетах, статьи в журналах, многочисленные стихотворения, концерты его памяти. Первые попытки заново понять личность и творчество композитора. Писали о свидетельстве «ужасной победы смерти», о «реализме Скрябина», о свете Преображения… Зачастую — с надрывом:
— Примененная Скрябиным система оказалась откровением…
— Гибель Скрябина есть грозный вызов человечеству…
— Вот чей дух ясно сознавал свою божественную родину…
Звучали обычные «заупокойные» признания: «Вчерашний бунтарь, свихнувшийся талант, страшный безумец, беспочвенный мечтатель в единый миг превратился в пророка, провидца, гения». Не обошлось и без посмертного «сведения счетов»: «Как ни трагична кончина Скрябина, кажущаяся преждевременной и бессмысленной, я считаю ее проявлением благого Провидения, так как она избавила самого Скрябина от неминуемо угрожавшей ему судьбы однородного ему художника Врубеля, закончившего свою жизнь в сумасшедшем доме и безумие которого также в свое время выдавалось слепыми друзьями за гениальность». Самоуверенному автору даже не пришло в голову, что «слепые» друзья Врубеля, как и друзья Скрябина, быть может, сумели оценить этих художников куда вернее его самого.
Но «отрицательных» статей было мало. Даже Сахновский постарался на этот раз «смягчить» свой антискрябинский напор: «Громадную утрату понес музыкальный мир… Погиб безвременно едва ли не самый яркий композиторский талант… Как река взламывает лед, творческий талант покойного не знал преград…»
В концертах увеличилось число исполнителей произведений Скрябина. Дань памяти часто сочеталась с живым стремлением помочь сборами семье композитора. Большой цикл из четырех концертов дал Кусевицкий. Быть может, еще больше признательности, как и больше отторжения, вызвали концерты Рахманинова. Сергей Васильевич поразил слушателей тем, что сумел Скрябина сыграть совершенно «по-рахманиновски». Для части публики это было новым открытием давно любимой музыки. Другие корили Рахманинова за «неверное» исполнение.
Скрябину посвятили отдельные выпуски «Русская музыкальная газета», журналы «Музыка» и «Музыкальный современник». Вышли первые книги: Евгения Гунста, Вячеслава Каратыгина, Леонида Сабанеева, Игоря Глебова (Асафьева). Биографический очерк Юлия Энгеля из «Музыкального современника» появился отдельным оттиском.
Постепенно чувство утраты смягчилось. Музыкальный мир вошел в свою колею. Творчество покойного композитора стало видеться «на расстоянии». Одни приверженцы творчества композитора объединились в странный музыкально-мистический кружок, который мало уже напоминал живые вечера в доме Александра Николаевича. Другие откололись, превратились в «одиночек».
Леонид Сабанеев издаст несколько книг о Скрябине, в том числе воспоминания о последних годах его жизни, но прежний энтузиазм его несколько поблекнет. Если ранее Скрябин был для него безусловно первым композитором современности, то теперь он готов поставить ему в пример Клода Дебюсси. Скрябинская «мистика», сама грандиозность замыслов Александра Николаевича, раньше столь завлекавшие Леонида Леонидовича, теперь кажутся ему «слегка ребячеством». Тон в своих воспоминаниях о композиторе он выберет особый: доброта, тронутая иронией при некоторой снисходительности к «чудачествам гения».
Борис Шлёцер, уже за рубежом, выпустит первый том своего исследования о Скрябине. Как и у других эмигрантов, жизнь его будет не проста. Придется сотрудничать с газетами и журналами, не только русскими, но и французскими, писать о музыке, о литературе, о философии. Поздние его статьи утратят ненужную цветистость, станут суше, внятнее. Загадка «Мистерии» Скрябина будет тревожить его долгие годы, но второго тома о главном композиторе своей жизни он так и не выпустит.
После Октября 1917 года Скрябин популярен. В нем готовы видеть предвестника революции, его творчество с жаром пропагандирует Анатолий Луначарский. В серии «Русские пропилеи» выходит том, где рядом с черновиками Пушкина были опубликованы стихотворные тексты Скрябина и его тетради по философии. Начинает жить Дом-музей Скрябина. Композитора исполняют, его вспоминают. Выходят его письма, статьи о нем.
Но непосредственного воздействия на музыкальную современность Скрябин уже не имеет. Ранее обожавшие Скрябина композиторы — Прокофьев, Мясковский — теперь несколько «остывают» к его творчеству, хотя ценят автора «Экстаза» и «Прометея» по-прежнему.
В послевоенные годы, на взлете научного прогресса разгорается новый интерес к Скрябину. Не только музыкальный, но и «научно-технический». Инженер Мурзин создает электронный синтезатор, названный скрябинскими инициалами «А.Н.С». Инструмент был способен преодолеть темперацию и ограниченность в тембрах. Появляются энтузиасты светомузыки, ставятся опыты при музее Скрябина в Москве и при авиационном институте в Казани. Нарождающаяся светомузыкальная культура находит и своих изобретателей, и своих мыслителей. В 1961 году в Казани был исполнен «Прометей» со световой партией. На следующий год то же попытались сделать и в Москве. В 1975-м, опять в Москве, «Прометей» еще раз прозвучал со светом.
Это наиболее полная биография великого композитора-новатора. Дотошное изучение архивов, мемуаров современников и умелое привлечение литературных и эпистолярных источников позволили автору воссоздать объемный образ русского гения, творчество которого окружали глухое непонимание и далекие от истины слухи.
Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять.
Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.