Скрипка, деньги и «Титаник» - [57]

И все же, слушая Копленда, ты не можешь отделаться от мысли, что его музыка гораздо точнее, чем слова, передает дух американской глубинки, ее культурную сложность. Однако оказывается, что Аарон Копленд родился в Бруклине (а ты была уверена, что на ранчо в Канзасе). Еврей, открытый коммунист, гей, он подвергся гонениям в эпоху маккартизма[82] и не мог открыто заявить о своей сексуальной ориентации. Ты поражаешься его великодушию, его готовности отдать Америке то, что она никогда не смогла бы дать ему: возможность быть услышанным во всей своей полноте, глубине и многообразности.

«Боже, благослови Америку», турне 2004 года

Лос-Анджелес

– А может, тебе взрослые подгузники носить? – предлагает твоя подруга Николь в женском туалете Культурного центра Скерболл. Это твоя пятая вылазка в туалет за девяносто минут: ты забегала сюда трижды перед концертом, выходила в середине концерта, когда Композитор произносил свою речь, и еще раз после того, как концерт закончился. Николь не на шутку встревожена. В последний раз вы встречались с ней полтора года назад, когда вместе искали квартиру в Нью-Йорке, а через год она переехала в Лос-Анджелес, где и живет уже шесть месяцев. Увидев, что стало с тобой за это время, Николь ужаснулась.

В колледже Николь была твоей самой умной и амбициозной подругой – статус, которого сложно достичь в мире сверхумных и сверхамбициозных. Она училась по трем специальностям – философия, экономика, литературное мастерство («Пришлось написать петицию декану, чтобы тот разрешил взять больше двадцати пяти предметов за семестр», – объяснила она, когда вы, тогда еще первокурсницы, познакомились на литературе). Вы сошлись, потому что обе были трудоголичками; вам обеим пришлось бороться за место в Колумбийском университете, только тебе – потому что родители не смогли платить за твое обучение, а ей – потому что сначала она поступила в Йель[83], а затем уговаривала родителей разрешить ей учиться в менее престижном, но нью-йоркском университете («Думаешь, я сейчас работала бы на Скорсезе, если бы жила в Нью-Хейвене?»). Николь училась на отлично на всех своих двадцати пяти курсах, стажировалась на полной ставке у именитых кинорежиссеров, пробегала восемь километров в день, подрабатывала няней, посещала уроки живописи для себя и занималась волонтерской деятельностью в благотворительных организациях, помогающих странам третьего мира. Она знала, где на Манхэттене в три часа ночи готовят самые вкусные мидии с картошкой фри, и, пока ты самозабвенно жевала свою порцию, показывала тебе знаменитостей за соседним столиком. Вернувшись в конце третьего курса с Каннского кинофестиваля, она привезла тебе винтажное бальное платье со шлейфом – глубокого коричневого цвета, в блестках и с очень специфическим вырезом, который хорошо смотрится только на фигуре определенного типа (такой, как твоя). «Купила за бесценок, – ответила она, когда ты, запинаясь, спросила, сколько ей должна. – Шмотки по дешевке – мой конек, я отыщу их даже во Франции».

Одним словом, ты мечтаешь произвести впечатление на Николь (ты уже раза три сказала, что тебя показывали по телевизору, а впереди еще концерт в Карнеги-холле), и именно поэтому вам никогда не удастся сблизиться настолько, насколько тебе этого хочется, и Николь в этом не виновата. Ты также подозреваешь, что она задумала сделать тебя героиней своего документального фильма об Аппалачии.

Но все же вы с Николь дружите: она сделала для тебя гораздо больше, чем кто-либо из других твоих друзей. Например, однажды весь день возила тебя по самым модным районам Лос-Анджелеса, пытаясь восстановить твое душевное равновесие в винтажных магазинчиках и крафтовых веганских закусочных. Николь – веганка, она придерживается макробиотической диеты[84], никогда не курила, не пробовала наркотики и выпивает крайне редко и умеренно. Она встречается лишь с успешными мужчинами, которые намного старше ее; те дарят ей букеты и не ждут в ответ ничего, кроме ее общества. Ты же колесишь по Америке, живешь на сигаретах, мерло и куриных потрохах и на данный момент настолько снизила планку в общении с мужчинами, что готова переспать с любым, лишь бы тот не имел никакого отношения к сочинению музыки для свирели. Ты стараешься произвести впечатление на Николь, потому что та каким-то образом умудряется делать творческую карьеру (она снимает документальные фильмы – потрясающие и злободневные, пользующиеся успехом у критиков) и одновременно придерживаться нормального, здорового образа жизни, к которому ты тоже отчаянно желаешь приблизиться, но не понимаешь – как. И теперь она предлагает тебе носить «подгузники для взрослых» – самое парадоксальное словосочетание, которое ты когда-либо слышала.

– Это не поможет, – резко отвечаешь ты, отказываясь повторять «подгузники для взрослых» вслух.

– Но если ты боишься описаться на сцене, подгузник для взро…

– Это не поможет! – ты чуть ли не кричишь на нее, сжимая в потных ладонях тонкую ткань концертного платья. – Давай просто не будем об этом говорить. Я не хочу ни с кем это обсуждать.

«Особенно с тобой, Николь, – хочется добавить тебе. – Особенно с тобой».