Скриба - [163]

Эта мартовская суббота была самой печальной в жизни девушки.

В воскресенье утром Алкуин попросил Терезу прийти. Ей не хотелось видеться с монахом, однако Исам настоял на встрече, и когда она явилась в скрипторий, молодой человек тоже ожидал ее там. Тереза приветливо поздоровалась с обоими, села, и Алкуин предложил ей горячие булочки, но она отказалась. После этого наступило молчание, которое, откашлявшись, прервал Алкуин.

– Ты правда не хочешь? – на всякий случай спросил он, после чего убрал угощение и разложил на столе остатки пергамента. – Столько труда пропало впустую, – посетовал он.

О своем труде Тереза не думала – только о напрасных усилиях отца и его гибели.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Исам.

Девушка еле слышно ответила, что хорошо, но он не поверил, так как глаза ее влажно поблескивали. Алкуин прикусил губу, глубоко вздохнул и взял Терезу за руку, однако она отняла ее. Тогда Исам взял ее руки в свои. Тем временем Алкуин собрал клочки документа и сдвинул их в сторону, как никому не нужную вещь.

– Даже не знаю, с чего начать, – наконец произнес он. – Прежде всего, я молю Бога простить меня как за мои успехи, так и за мои ошибки. Первых я добился лишь потому, что служил Ему, и почитаю это за честь; во вторых раскаиваюсь, хотя и совершил их тоже во имя Него. Он знает об этом, и я себя Ему вручаю. – Алкуин замолчал и взглянул на молодых людей. – Теперь легко судить. Возможно, я и заблуждался, прибегая ко лжи, но в глубине души я руководствовался лишь тем, что считал по-христиански справедливым, и это утешает меня. «Accidere ex una cintilla incendia passim» – иногда маленькая искра вызывает большой пожар. Я в ответе за то, что произошло здесь и имело столь горькие последствия, и потому приношу вам свои извинения. А сейчас я должен изложить вам события, которые свели твоего отца в могилу.

Тереза доверчиво взглянула на Исама, и он еще крепче сжал ее руки. Затем она повернулась к Алкуину и приготовилась слушать.

– Как я уже говорил, мы познакомились с твоим отцом в Италии, и я убедил его отправиться со мной в Вюрцбург, где он и работал на меня несколько лет. Его познания в латыни и греческом оказались весьма кстати при переводе кодексов и эпистол. Он всегда говорил, что процесс письма доставляет ему такое же, если не большее, удовольствие, как хорошо прожаренное мясо. – И Алкуин грустно усмехнулся. – Наверное, поэтому, когда в начале зимы я предложил Горгиасу скопировать пергамент, он сразу же согласился. Он знал, насколько этот документ важен, но не знал, что это подделка, в чем я, повторяю еще раз, ничуть не раскаиваюсь. – Алкуин встал и продолжил рассказ, расхаживая по скрипторию. – О его работе знали Уилфред, его святейшество папа и, конечно, Карл Великий. К сожалению, узнал об этом и Павел. По-видимому, византийская императрица Ирина деньгами и обманом переманила его на свою сторону, и Павел разработал план, достойный сына дьявола. Он убедил папу послать его в Аквисгранум с реликвией, а через своего посланца убедил Генсерика, с которым был знаком, поскольку тот раньше жил в Риме, сообщать ему о происходящем в Вюрцбурге, и отправился в путь с lignum crucis. Реликвия хранилась в металлической шкатулке, которую позже он собирался использовать для переправки в Византию пергамента Константина. Генсерик, в свою очередь, нанял Хооса Ларссона, человека без чести и совести, чтобы тот раздобыл документ.

Тереза сама не понимала, почему слушает Алкуина. Этот монах, изображающий из себя святого, ложно обвинил ее в краже пергамента, и если бы не победа Исама, настоял бы на ее сожжении. Только присутствие Исама удерживало ее тут.

– Генсерик пользовался расположением Уилфреда, – говорил между тем Алкуин. – Ему было разрешено посещать скрипторий, и он знал, как идут дела у твоего отца. Думаю, он прикинул по датам, предположил, что документ уже закончен, и приказал Хоосу украсть его. Хоос напал на Горгиаса, ранил его и забрал пергамент, но, к счастью для твоего отца, он успел сделать лишь начало текста.

«К счастью для твоего отца…». Тереза про себя выругалась.

– И тут на первый план выходит печать Константина. – Алкуин вынул из шкафа богато украшенный кинжал, который Тереза тут же узнала. Это был кинжал Хооса Ларссона. – Мы нашли его на теле Хооса, – пояснил он. Затем со скрежетом отвернул ручку, достал оттуда цилиндр с изображенным на одном из концов лицом, обмакнул его в чернила и приложил к пергаменту. – Печать Константина, – провозгласил он. – Генсерик похитил ее у Уилфреда и велел Хоосу Ларссону спрятать.

– Печать была у Уилфреда? – спросил Исам.

– Да. Для изготовления документа нужны были три составляющие: собственно пергамент, сделанный из тончайшей кожи еще не родившегося теленка; греческий текст, который должен был написать Горгиас, и печать Константина, иначе ничего не получилось бы. Когда Генсерик обнаружил, что документ не закончен, он решил похитить печать.

– Но что было нужно Павлу? Печать или пергамент? – вмешалась Тереза.

– Прости, если я не очень четко изъясняюсь, – извинился Алкуин. – Основной целью Павла было не допустить, чтобы документ попал на созываемый папой собор. Они собирались или украсть документ, или завладеть печатью, или уничтожить Горгиаса. Во всяком случае, действовали они именно в таком порядке. Имей в виду, что, раздобыв оригинал, они могли бы доказать, что любой другой пергамент – подделка.