Скованный Прометей - [63]

— Не останавливаться! — кричал Антигон, — не остана-а-а…

Он вдруг захрипел, попятился и выронил лопату. Колени подломились, воины подхватили его под руки, запоздало прикрыли щитами. Из правой глазницы гетайра торчала стрела.

— Антигон убит!

— Пасть прикрой, дурень! Смотри, живой он!

— Антигон ранен! В лагерь его надо! Быстрее!

Двое воинов положили раненого на носилки и потащили к лагерю по крытому переходу с плетёными из прутьев стенами и крышей. Он тянулся от царской ставки до самой "черепахи".

К Полииду подошёл парень в серой эксомиде. На вид чуть за двадцать. Непослушные волосы перехвачены кожаным шнурком.

— Плохо, очень плохо, — сказал ему Полиид, — вот видишь, Харий, такой подвес не позволяет бить в одну точку. И слишком много народу отвлекает. Надо было сразу делать "самотык". Могли бы обрушить стену ещё месяц назад. А что дадут башни? Тут сплошной камень, подходы не выровнять. Самое большее две подведём. Царь на месте?

— Видел его сегодня, — кивнул Харий.

— Ну-ка пойдём.

— Без толку. Парменион опять царя отговорит. Дескать нет лишних работников твои придумки проверять.

— Пошли, пошли, полаемся.

По переходу они прошли за палисад, которым македоняне перегородили мыс. Возле частокола стучали топоры и визжали пилы. Здесь возвышались три огромных башни. Одну уже почти обшили досками, на двух других доделывали каркас.

Работами распоряжался Диад, ещё один ученик Полиида. Был он почти ровесник Харию, всего на пару лет старше, однако держался столь уверенно, что ему беспрекословно подчинялись убелённые сединами плотники. Диад сидел наверху приставной лестницы на уровне третьего этажа самой большой и наиболее "голой" башни и ругался:

— Смотри сюда! Что, не видишь, угол не выдержан? А сюда смотри. Ты слепой что ли? Гнилая же балка! Попадёт сюда булдыганом и вся башня рассыплется. Понимаешь? Вся! От одного камня!

— Да нет у них камнемётов-то! — оправдывался плотник.

— Тебе-то откуда знать, село-лопата, что у них есть?!

— Так уже стреляли бы…

— Дурень, они ждут, пока ты вот эту свою халтуру к стенам подтащишь!

— А что я-то? Мне такую дали…

— А то, что я скажу Пармениону, чтобы вас, рукожопов, всех заставили в этих башнях сидеть. Думали, другие полезут, так можно приапом гвозди забивать? И так сойдёт?

— Диад! — окликнул ученика Полиид, — спускайся!

— Что случилось?

— К царю пойдём. Поговорим за "самотык".

Диад спустился.

— Парменион не хочет его строить.

— А мы ещё раз поговорим. Вода камень точит.

Высокий царский шатёр Филонид высмотрел сразу и направился прямиком туда, но за пару стадий до лагеря откуда ни возьмись подле него нарисовалось два всадника. "Бегуны"-продромы.

— Кто таков?

— Я с Боспора, от Деметрия! — крикнул Филонид.

— Слово назови! — приказал один из продромов с отчётливым фракийским выговором.

— Хрен тебе, картавый! — ответил критянин.

— Ха! — оскалился продром, — вот ты и обосрался, подсыл! Не то слово-то!

Он взмахнул дротиком, намереваясь огреть Филонида древком, но тут вмешался его товарищ.

— Он же от Деметрия! Слово верное!

— Вот зараза… — огорчился первый, — давай за нами.

Они проводили его к лагерю.

— Мне к царю надо. Срочное дело.

К царю одного, конечно, не пустили. Начальник стражи самолично вызвался провожатым.

Лагерь напоминал разворошённый муравейник. Среди хаотично разбросанных шатров сновали люди, мычали волы. В воздухе витала сложная смесь ароматов — запахи дыма, полбяной каши, свежего навоза, сосновой смолы. Над огромной зловонной выгребной ямой жужжали тучи мух.

У входа в шатёр Филониду заступил дорогу Павсаний, царский телохранитель.

— Царь занят.

— Срочная весть! Не терпит отлагательств.

— Царь занят, — непреклонно ответил Павсаний.

— А Эвмен? — спросил критянин.

— У себя, — мотнул головой телохранитель в сторону соседнего шатра.

В царский грамматеон[63] Филонида по слову провожатого впустили беспрепятственно. Внутри стояли столы и сундуки. И те и другие завалены грудами свитков и вощёных табличек. Здесь работали двое. Один скрипел стилом по папирусу и даже не поднял голову посмотреть, кто вошёл. Второй, черноволосый молодой человек, лет двадцати на вид, читал развёрнутый свиток и время от времени перекатывал круглые камешки-псифосы на лежавшем рядом абаке.

— Радуйся, Эвмен, — поприветствовал Филонид.

Эвмен, сын возчика Иеронима из Кардии, антиграф[64] и доверенный царя Филиппа поднял глаза на критянина.

— Филонид? Радуйся. Давай.

Он протянул к критянину руку ладонью кверху.

— Письма нет, — ответил критянин и коснулся лба, — всё тут.

— Говори, — не смутившись, велел кардиец.

Филонид облизал губы и выдал:

— Стадо собралось, а арголидская река теперь течёт во Фригии.

— Чего? — удивлённо спросил писец, подняв голову.

Эвмен переглянулся с ним. Снова посмотрел на Филонида, привстал из-за стола.

— Это всё?

— Всё.

— Когда Деметрий тебе это сказал?

— Сегодня ночью, — ответил Филонид, — я отправился до света.

— Молодчина… — пробормотал Эвмен, снова посмотрел на своего помощника и бросил, — позаботься о нём.

Не сказав более ни слова, он выбежал из шатра и метнулся к царскому. Его Павсаний не стал задерживать. Знал — этому позволено очень многое.

Внутри о чём-то спорили.