Скованные одной целью - [28]

– Ну, уже и так все ясно. Чего попусту смотреть-то? Но пока их не снимаем, думаю, потом ещё пригодятся. А сейчас у нас другие задачи. Ты ковыряешься в компьютере Хозяина. Я буду думать, как остановить их сучью фабрику. Чтобы больше никому ноги не отрезали.

– Нет, – неожиданно сказала Стрелка, – это я сделаю.

– Как? – изумился Дед, который уже отринул иллюзии юности, поставил под столик недопитые бутылки и теперь внимательно слушал о военных приготовлениях. – Пойдешь быков, что ли, мочить?

– Нет, у меня другой план. Вы мне даете нейрохирурга, и я с ним разбираюсь по-своему. Насколько я понимаю, без него там все остановится. Так ведь?

– Так-то оно, конечно, так, – озабоченно сказал Танцор. – Но ты бы лучше не дурила, а? Не твое это дело.

– А какое у меня дело? С тобой, что ли, трахаться и бутерброды строгать? В общем, как я решила, так и будет. Я сразу же, как только Следопыт файл притащил, на него глаз положила. На фотографии вылитый садист. В общем, разберусь.

– Ну, что же, – решил деревянно пошутить Следопыт. – Принимаю ставки. На…

– Ладно, – перебил его Танцор, – подстрахуем.

– Хрен-то! – взвилась Стрелка.

– Тихо-тихо-тихо, – примиряюще зашипел Дед. И достал фляжку, память о Дженни. Чтобы промыть горло после напитка юности. – Ты, Стрелка, ексель-моксель, у нас чума. В твоих способностях никто не сомневается. А вот что же все-таки мы с этой конторой будем делать? То есть вначале с Хозяином разберемся, а потом уж её громить будем. Или наоборот?

– Конторой в последнюю очередь займемся, – сказал Танцор. – Чтобы того козла не спугнуть. А потом уж по полной программе…

Заказали ещё по кружке. После чего решили полной программы не устраивать. Вильнева замочить. Остальные сами разбегутся. Если же какие-то отморозки за него вступятся, то придется и их.

– А второго хирурга? – спросила Стрелка, неравнодушная к данной профессии. – Который ноги отрезает. Он ведь, скотина, тоже заслужил наказание.

– Ну, давайте для него тюрьму откроем. Лет пять будем держать. А потом выпустим на свободу с чистой совестью. Будешь, Стрелка, надзирательницей? – ехидно спросил Танцор.

– Нет, но виноват же, козел! – не сдавалась Стрелка.

– Кто ещё виноват? Майор-афганец, который начальник охраны?

– И этот тоже, – сказала суровая Стрелка. – Он помогал, чтобы своим же, афганцам, ноги отрезали.

– Почему же своим-то? – изумился Следопыт. – Бомжам. Он из бомжей афганцев делал! Героев!

– Ладно, противно вас слушать! – не выдержал Танцор. – Все разговоры о деле закрываю. Можно говорить о чем угодно другом. Вот ты, Дед, рассказал бы нам, сопливым, трахал ли ты тут, на выставке, девушку, когда студентом был?

И Дед рассказал. Такое рассказал, что у слушателей глаза на лоб полезли. А на Стрелку напала нервная икота.

Дед разошелся. Дед начал витийствовать, изображая при помощи мимики и жестов невероятные события давнего прошлого, главным участником которых он был.

За соседними столиками перестали пить пиво и начали прислушиваться, поражаясь тому, что секс в стране был и тогда, когда Никита Хрущев заставлял людей тратить все физические и духовные силы на завоевание космоса и выращивание кукурузы!

И какой секс! Который недоступен нынешнему изнеженному, словно устрица, человеку, какими бы шейпингами он ни занимался, в каких бы фитнес-клубах ни тратил попусту время.

Это был секс людей, могучих телом и духом. Стряхнувших с себя оковы сталинизма. И буквально озверевших от ощущения доселе невиданной свободы. Не нынешней вседозволенности, которая сродни ржавчине, а именно свободы как осознанной необходимости противостоять проискам властей при помощи совокупления.

Начало смеркаться. А Дед все говорил и говорил. Публика останавливалась, прислушивалась. Скопилась уже Изрядная толпа. А Дед все не кончал.

У стойки стоял буфетчик с разинутым ртом, забывший закрыть кран. Буфетчик не чувствовал, что его ноги уже промокли насквозь.

– Вот так, японский городовой, это было! – закончил Дед.

И тут же синхронно вздохнувшая толпа пришла в движение. Разбившись на случайные пары, люди начали разбредаться по кустам, цветникам, по скамейкам.

Вскоре всё пришло в неистовое движение.

И всю Выставку достижений народного хозяйства огласили радостные вопли: «О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!»

Недвижим и задумчив был лишь чугунный бык, что возвышался на высоком постаменте у павильона «Животноводство».

АППЛЕТ 20. СТРАШНАЯ МЕСТЬ

В половине девятого Танцору раньше ещё никто не звонил. Никогда в жизни. Конечно, могли позвонить лет двадцать пять назад, когда он отроком жил с родителями в Твери, которая тогда называлась Калинином. Тем более что ему приходилось ни свет ни заря просыпаться, чтобы идти в школу, но тогда у них телефона не было.

После чисто рефлекторных вопросов типа «а?», «как?», «что?», «какой?» и «какого хера?» Танцор наконец-то понял, что это Василий. Спортсмен-конник. Который жил общей жизнью с природой, подчиняясь не своим прихотям, а движению солнца по небосводу и фазам луны.

Василий пребывал в прекрасном расположении духа. Он спешил сообщить Танцору, что эта ночь прошла спокойно. Что никто из бандитов не пытался сунуться на территорию спортивного комплекса, чтобы получить свою порцию горячего свинца.