Скорпионья сага. Cамка cкорпиона - [17]
И тут мне стало по-настоящему страшно.
А вдруг не получится?
– Ну что ты напрягся? – ласково прошептала Ада. – Все будет хорошо.
Она улыбнулась. Кто я такой, чтобы надеяться произвести впечатление? Чуткая, опытная, она меня целовала, брала, делала, что желала. Я расслабился. Я почувствовал нежность. Я сдался любви.
Всё получилось.
Мы долго лежали, сплетясь. Я ее гладил. Ее запах дурманил меня. Проплывали мысли. Я вдруг осознал, почему терпеливо сносил отдаление жены. Я сам потихоньку замкнулся. В мою жизнь вошла Ада. Только я не понимал этого до поры.
Звук клаксона вспорол тишину. Совсем близко. Несколько раз.
Ада вскочила, метнулась к окну.
– Это муж! Одеваемся, быстро!
Мы конвульсивно задергались, разбирая, натягивая.
– Не знал, что ты замужем.
– В шкаф! И не дыши!
Я забрался, как в гроб. Она прикрыла, пошла к выходу. Щелкнул замок. Ворвалось сырое шипение улицы.
– Какого хера я должен тебя разыскивать! Мне сказали, ты в «Обезьяннике»!
– Я там и была, но собралась домой, вернулась сюда за курточкой.
– Искала курточку в темноте…
– Не хотела будить скорпионов.
Вспыхнул свет.
– Зачем ты включил?
– Приткни жало, паскуда…
Тяжкие подошвы неспешно зашлепали, приближаясь… Остановились на уровне шкафа… Двинулись дальше… Описали по лаборатории томительный круг…
– Поджег бы ваше гнездо… Да жаль насекомых… Ладно, поехали!
Свет погас. Хлопнула дверь. Щелкнул замок.
Я наконец-то вздохнул. Высунулся. Никого.
Пригибаясь, словно бегу по простреливаемой территории, метнулся к окну. Прижался к стене. Осторожнейше выглянул.
Здоровенный. Выше меня, пожалуй, на голову, судя по Аде, которая ему по плечо. Сели в машину. «Джип Чероки». Круто. Кто-то едет за лучшей долей в Америку, а кто-то раскатывает в американской машине здесь и сейчас.
Джип взревел и рванул через газон, плюясь грязью. Спрыгнул на асфальт и понесся с воем по зоопарку.
Стихло. Послышался шелест вроде потрескивания сухой палой листвы.
Я сполз по стене. Меня бил озноб. Я трясся в беззвучном смехе.
8
Жене я сказал, что провожал друга в Америку. Проводы затянулись, поэтому заночевал на работе. Она истерила, дулась, потом усмирилась. Бедняжка. Вроде поверила.
А что? Ведь я ей сказал правду.
Я вдруг осознал, как под маской правды легко может прятаться ложь. Самое искреннее сочетается с самым коварным. Это открытие меня веселило.
Но почему-то, пересекаясь с женой, я всякий раз теперь отводил подальше глаза.
Пересекаться приходилось регулярно и много. Мне раньше казалось, будто дома она только ночует. Пришлось убедиться, что из института она приходит не поздно, покупает продукты, готовит ужин, ждет мужа. И чего это я навоображал? На самом деле, обновления ее внешности – просто экспериментирование. Для женщин эти глупости так же естественны, как дышать. Ночь у Анюты? Интерпретировать можно как угодно. Скорее всего, ничего не значит.
Мой же ночной эксцесс – жуть.
Как удачно, что мы начали отмалчиваться заранее. Благодаря этому фону я избегал рискованной болтовни. Неловкое слово могло сдернуть покров моей тайны. Я тщательно фильтровал свою речь. А еще я прикинулся, будто приступил к диссертации. Наволок научных журналов, сводных данных, таблиц. Просиживал вечера над всей этой мутью, дожидаясь, пока жена не уснет. Я был немногословен.
Скажем прямо: я был подлец.
Зато с Адой мы общались на всю катушку. Во-первых, официально – в течение рабочего дня. А во-вторых, и по-настоящему – когда лаборатория пустела, и мы запирались, чтобы тут же друг в друга впиться.
Отлюбив, подолгу разговаривали. Хохотушка, она стремилась болтать о чем-то веселом. Я заражался от нее беспечностью, искрометностью, оптимизмом, учился трудному искусству легкости бытия. В ее характере я находил не легкомыслие, а недоступную мне мудрость, досадно недоступную по приговору моего характера. Природа наградила меня сумрачною вдумчивостью, и кое-кто считал это занудством.
Однако Ада далеко так не считала.
Когда я рассуждал, она, прижавшись, слушала внимательно. При нашей разнице в годах едва ли я мог сразить ее глубокомыслием. Здесь содержалось нечто более сакральное – самораскрытие, откровенность. Ей была интересна моя суть, душа. Разве не это называется словом «счастье»?
Она мне тоже о себе поведала. Выскочила замуж еще в юности. Теперь уверена, то была не настоящая любовь, а так. Ей показалось, что он классный парень, горячий, энергичный, так и было, да вот с годами превратился в психопата. Детей нет. Квартира да, единственное, что связывает. Развестись? Нет, не отпустит. Не тот он человек, чтоб отпустить. В последнее время у него вообще набекрень съехала крыша.
– А кто он у тебя? Чем занимается?
– Бандит.
Сказала так легко, что у меня свело живот. Я сразу ей поверил. Подробностей не уточнял. Достаточно сознания: вот мы лежим, два теплых тела под простынкой, а он в любой момент может на джипе прикатить.
– Испугался?
– Да. Потерять тебя.
Она прижалась. Героя я не корчил. Просто, призадумался. Кто я такой, чтобы она была со мной? Муж у нее – крутой. Таких, как этот, бабы любят, а мужики завидуют, мечтают ими быть или хотя бы называться. Я против такого – просто ноль.
Игорь Белисов, автор элегического «Счастье неизбежно», продолжает раскрываться как последовательный лирик. Его главная тема – отношения между женщиной и мужчиной.«Скорпион самки» – это мужчина глазами женщины.Возможно ли найти суженого на всю жизнь? Где он, настоящий и безупречный? И как самой, в эпоху утвердившегося равноправия полов, не потерять своего природного предназначения? Сквозь трагифарсовую интонацию повествования проступает драма современных мужчины и женщины, как сквозь суету дурманящих слов и одуряющих дел проявляется единственное, что действительно важно – Любовь и Смерть.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.