Скорпионы - [2]
Вот почему, будучи юристом по образованию, он избрал темой своей магистерской диссертации антиправовую сущность ядерной войны. Поэтому и первая повесть Мацея Патковского «Скорпионы» посвящена разоблачению провокационных полетов американских бомбардировщиков с оружием массового уничтожения на борту.
Кроме «Скорпионов», Патковским написаны еще две повести — «Гармоника» и «Юг», рассказывающие о жизни польской молодежи. Произведения его популярны и за пределами Народной Польши. Они переводились на русский, украинский, немецкий (ГДР) и итальянский языки. Сейчас молодой писатель работает над книгой о Советском Союзе, где он побывал дважды. Мацей Патковский принадлежит к тем литераторам, творческий принцип которых — верность актуальной, современной теме.
По сообщениям американской печати, недавно один из участников варварского уничтожения японских городов, майор Клод Изерли, заявил, что человек должен нести ответственность за свои поступки, а попытки прикрыться полученным приказом напоминают доводы Эйхмана. Признания реально существующего американского майора Изерли сродни тому, что пережил майор Герберт из повести «Скорпионы», осознавший свое преступление и вынесший себе приговор от имени народов всего мира.
М. Игнатов
I
Герберт допил вторую чашку кофе и отодвинул поднос. Потом достал из планшетки маленький конверт и визитную карточку.
«Приходи завтра вечером в «Новые астры», — написал он. — Обязательно. Это очень важно».
Подозвав кельнершу, он расплатился и вручил ей конверт.
— Передайте, пожалуйста, не позже завтрашнего утра.
— Не беспокойтесь, господин майор.
Он посмотрел вслед пухленькой кельнерше, перекинул планшетку через плечо и вышел из офицерской столовой.
Маленькая базарная площадь уже опустела, хотя только начинало смеркаться, Кельнеры в белых кителях вносили в бары плетеные кресла и свертывали маркизы. Из узкой улочки вынырнула машина и хлестнула пенистыми струями воды по остывающим камням мостовой. Грязные потоки смывали в водосточные канавы накопившуюся за день пыль. Дрожащие огни реклам танцевали над витринами магазинов. Даже они потеряли свою яркость под толстым слоем пыли, которая оседала на городок с нависшего над ним угрюмого каменного плоскогорья, изрезанного глубокими оврагами. Плоскогорье, дышащее зноем и гарью сожженных солнцем трав, оттеснило городок на самый край склона, подошва которого уходила в воду залива.
Автобуса еще не было, и Герберт пошел вниз, по разбитой мостовой, зажатой между каменными стенами серых зданий. Улочка террасами спускалась к берегу и скоро вывела его на деревянный мол.
На самом краю шаткого помоста дрожал огонек сигнального фонаря. На фоне залива он казался негасимым язычком лампадки перед алтарем в огромном темно-синем зале храма.
Герберт сел возле фонаря и стал смотреть на тающие во тьме очертания старых суденышек, которые ежедневно доставляли в город продукты, вино, минеральную воду. Над портом, точнее, над наспех сколоченной пристанью нависло замысловато расчлененное кольцо огней. Вверху, у маленькой базарной площади, желтые огоньки сплелись в бессмысленный рисунок. Это говорило о поспешном и небрежном строительстве.
Герберт глубоко вдохнул свежий, холодный воздух. Только здесь, у моря, можно было забыть о бесплодной холмистой пустыне, которая отрезала эту подлую дыру от нормального мира, населенного нормальными людьми.
Пожалуй, он выпил слишком много кофе. Врач разрешал четыре чашки в неделю. Для Герберта это было дневной нормой. Он сжал руку в кулак, потом разжал пальцы — они не дрожали. Проклятые пальцы — почему они и в кабинете врача никогда не дрожат?
Тишину порта нарушил рокот мотора. Как будто провели палкой по прутьям ограды.
Герберт возвращался на площадь, умиротворенный этим кратким мигом спокойствия и бездумной легкости. Да, бездумное мгновенье — далеко не последнее удовольствие в этих местах. Минуты, когда забываешь о четырех улочках, где на тротуарах валяются обрывки газет, смятые коробки от сигарет, разбитые винные бутылки, о четырех улочках, которые очерчивают границу здешнего мира. Его мир! Это звучит парадоксально: даже портье в отеле или повар в офицерской столовой знают, что, прежде чем погрузятся в сон первые окна городка, Герберт будет за тысячи километров отсюда… и, однако, четыре улочки, базарная площадь, отель — этот сущий клоповник, — офицерская столовая, террасы склона, покрытого известковой пылью, — это действительно границы его мира…
Сейчас он испытывал большое удовлетворение от того, что послал записку сегодня, не отложил до возвращения.
Возле офицерской столовой, выставив тупоносую мордочку, уже ждал неказистый маленький автобус. Но роскошные и удобные машины застряли бы здесь на первом же повороте узенького шоссе. В автобусе уже сидели офицеры. Герберт небрежным жестом приветствовал их.
— Где шофер?
— Какого черта мы тут торчим?
— Зовите его!
— Свинья. Они там с барменом тянут уже по пятой рюмке…
— Нам бы тоже не помешало пропустить по маленькой, а?
— Господа офицеры…
Великолепный ром — импортный, итальянский — на время разрядил обстановку. Затем общими усилиями офицеры извлекли шофера из бара, и вскоре автобус уже катил мимо светлых вилл, расположенных вдоль круто поднимающегося в гору шоссе.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.