Скоро пойдет снег - [20]

На следующее утро мы спозаранок отправились в некое секретное место в горах, где, по словам Лори, можно вволю поплавать. Несмотря на раннее утро, было жарко, но Лори заверил, что на тропе, в тени деревьев, станет полегче. Я рассказала свой сон, в котором видела озеро в кратере, Лори в образе подростка и себя в качестве его подружки. Мы плавали, но когда добрались до середины озера, я сказала, что больше не могу плыть и вспомнила ощущение бездонной глубины под ногами. Он же говорил, что никто не знает, где тут дно. Как бывает во сне, мне представилось, что я тону и буду тонуть долго-долго, неизвестно сколько, но тут Лори сказал, чтобы я выбросила глупости из головы и плыла дальше. И я поплыла, а когда приблизился другой берег, уже настала ночь.

Стоило нам выйти на тропу, как я убедилась в правоте Лори: деревья образовывали плотный навес над головой, а в тени жара не чувствовалась. Дорога круто поднималась вверх. Лори шел первым. Я помню, как следила за его уверенными шагами, поднимаясь по каменистой дороге, перевитой корнями деревьев. Ему-то здесь был знаком каждый камень, можно и под ноги не смотреть. Меня окружал прекрасный незнакомый мир. Некоторое время спустя я услышала голос реки где-то рядом. Покрутив головой, я не сразу увидела воду. А река пела! Звук был мирным, успокаивающим. Лори остановился и показал мне, куда смотреть. Но сначала я увидела огромную паутину, натянутую между деревьями, а в центре – здоровенного паука, похожего на детский шарик. Мы молча обогнули охотника, не потревожив его ловчих сетей. И только потом я увидела реку. Лори привел нас на берег. Вода была прохладной, темной и прозрачной. Стоя на песке, я видела стайки крошечных рыбок, сновавших на мелководье. Над водой возвышалась большая скала. Ее гребень нависал над нами, обнажая швы и трещины. На изломах кое-где проступал розовый цвет. Подножие скалы, омываемое водой, поросло мхом. Пахло камнем. Лори достал из рюкзака фрукты, собранные утром в саду. Мы позавтракали, а потом разделись и поплыли.

Позже в тот же день отец Лори привел нас в свою мастерскую, похожую на гараж из гофрированного железа. Здесь все было уставлено инструментами, лежали листы пластика, у стены стоял низкий столик, за которым можно было поесть или почитать. Нам показали некоторые незаконченные работы: скульптурный портрет друга, над которым отец Лори работал уже несколько лет и все никак не мог закончить, и еще фигуру женщины, отлитую из бронзы. Фигура странным образом казалась одновременно и легкой и тяжелой. Я подумала, что мужскому лицу недостает определенности, словно скульптор предал лишь самые необходимые для узнавания черты. На глаза мужчины падала тень, нельзя было сказать, открыты они или закрыты. Губы твердые, уголки губ опущены. Отец Лори говорил со всеми легко, по-дружески, и Лори перенял у него эту привычку. Еще раньше, когда мы шли по саду, отец Лори показывал мне дикие орхидеи, проросшие из трещин в камне, и я подумала, что он, как и Лори, подмечает мелкие детали, которые другой человек мог и не заметить. Наверное, эта способность характерна для скульпторов вообще, но мне показалось, что он воспитывал в себе это чувство намеренно, будто ухаживая за только что посаженным растением.

Я открыла обувную коробку, найденную Лори в чулане, и высыпала содержимое на кровать. С фотографий на меня смотрел Лори с братьями и сестрами; еще маленькие, они шли в сумерках по грунтовой дороге. Пейзаж вокруг только угадывался. Мать несла на руках ребенка, видимо, его или сестру. Над головами виднелась бледная луна. Еще там нашлись открытки от людей, которых я не знала, паспорт с вырезанной страницей, удостоверяющей личность. Рисунок рыбы в воде, сделанный рукой Лори. Когда я спросила его об этой рыбе, он вспомнил, что это еще из начальной школы, ему шел одиннадцатый год. Я усомнилась, рисунок, пожалуй, слишком хорош для одиннадцатилетнего мальчика, а он в ответ напомнил, что его мать была художницей; это ее рисунки и картины висят на стенах.

Целый день Лори ремонтировал окно в мастерской отца. Он по несколько раз делал замеры, строгал и подгонял раму, а я читала и наблюдала за ним с террасы. На ужин его отец приготовил простое зеленое карри, и мы поели на улице, обсасывая креветок и наблюдая, как небо постепенно приобретает фиолетовые тона. Столешница так давно жила в этом доме, что ее поверхность стала серебристой. За едой Лори разговаривал с отцом. Они вспоминали истории о людях, выживших в циклонах, о том, как вместе путешествовали, о детских проказах. Я чувствовала, что это своего рода семейная хроника, что эти истории рассказывались не раз, постепенно обретая завершенный вид. А еще я думала о рисунке Лори, о скульптурах его отца, о том, что в изваяниях сохраняется часть жизни оригинала. Я уже расспрашивала отца Лори о его работах, он рассказывал о методе вычитания или сложения, о том, что главное в камне или дереве – его свойства, они диктуют будущие формы, и о том, как делается форма для отливки. Мне хотелось глубже вникнуть в этот процесс, но я не сразу сообразила, как сформулировать свой вопрос и упустила время. Перед тем как заснуть, мы с Лори долго читали, и, когда я наконец почти заснула, Лори отложил книжку и смотрел на меня, хотя видел меня далеко не в первый раз.