Скопин-Шуйский - [36]

Поздоровавшись со знакомыми, Ваня прошел дальше, и, так как раз и навсегда князь позволил ему входить без доклада, он вошел в княжескую опочивальню, где Михаил Васильевич принимал Ощеру. Князь приветствовал его ласковой улыбкой, и это приветствие почему-то больно отозвалось в сердце Вани. Он словно чувствовал себя виноватым перед ним. Ощера тоже радостно улыбнулся, увидя его, но не смел в присутствии князя обнять своего друга, как хотел бы того. Калузина поразил его вид. Ощера был страшно бледен, глаза его ввалились и лихорадочно блестели, бородка торчала какими-то клочьями, растрепанные волосы прилипли к вспотевшему лбу. Ваня остановился у порога.

— Ну, — произнес князь, обращаясь к Ощере, — продолжай, Семен Семеныч.

Неутешительные вести принес Ощера. Он пробрался до самого Путивля, но там едва не был схвачен. Слишком хорошо он был известен многим. Сознавая всю важность надвигавшихся событий, Ощера ничего не говорил о своих личных делах. Он представил князю грозную картину восставшей «прежде погибшей Украины». Рассказал об ожидании гетмана всех войск царя Димитрия, которых, по его мнению, легко могло собраться до пятидесяти тысяч, не считая запорожцев, которых вел казак Заруцкий. Проезжал он и через Рязань, где уже наготове стоит дружина под начальством местного, всеми любимого дворянина Прокопия Петровича Ляпунова и воеводы Сумбулова. И свой длинный, подробный рассказ он закончил словами:

— Нечего и думать, боярин, одержать верх над ними князьям Трубецкому и Воротынскому: и силы у них малы да и люди не такие.

Побледневший Скопин грустно опустил голову.

— А что говорят о царе Димитрии? — спросил он через несколько мгновений, подымая голову.

— Говорят, жив и через Путивль проезжал, — ответил Ощера. — Только толку не мог добиться я. Никто не видел его, а кто говорит, что видел, так как-то несуразно. Будто черный он, с бородой…

Ощера замолчал. Князь Скопин встал, подошел к Ощере и, положив ему руку на плечо, произнес:

— Нет царя Димитрия, погиб он, и не воскреснуть ему! Враги Руси мутят народ! Кровь хотят пролить во имя его! А его нет! Новая пора настает на Руси…

Ваня вспыхнул и опустил голову. Скопин задумался.

— Но страшно, — как бы про себя продолжал, помолчав, Скопин, — страшно бороться с призраком, и велик соблазн для младших братьев… Не открытым боем берет враг, а соблазном… Да поможет нам Бог! Много нам дела будет, как разобьет полки царские…

Скопин отпустил от себя Ощеру с Ваней и приказал им передать ожидающим его, что он едет во дворец и никого не примет. Ощера прошел к Ване и здесь на свободе сказал ему то, чего не решался сказать князю. Он узнал, что в Путивле, у изменника князя Шаховского, его названый брат первый человек, а где теперь его невеста и мать, про то никто не мог ему сказать доподлинно. Прошел слух, будто Темрюков женится, но никто ничего наверное не знает.

— Одно осталось, — дрожащим от гнева и горя голосом закончил Ощера, — поймать его, жилы из него вымотать и все узнать. Коли загубил он ее, измучу, собаку, с живого шкуру сдеру…

Его глаза налились кровью, и, если бы в эту минуту ему попался в руки Темрюков, он не задумался бы привести в исполнение свою угрозу.

В свою очередь и Ваня высказал ему свои сомнения. Ошера внимательно выслушал его и после долгого раздумья сказал:

— Что мучить себя да доведываться. Сказал князь Михаил Васильевич, что погиб царь Димитрий, значит, так оно и есть. Он все знает. Против целого света ему поверю…

«А Ануся, — подумал Ваня, — как, и ей-то не верить?..» Но он промолчал и в грустной задумчивости низко склонил голову.

Напрасно князь Скопин убеждал царя отправить сильное войско, напрасно предлагал себя и клялся, что соберет десять тысяч людей и не возьмет от царя ни одного гроша. Скупой и подозрительный Василий Иванович, боясь расходов, боясь влияния своего племянника, не согласился на предложение Михаила Васильевича. Воротынский и Трубецкой выступали во главе семи тысяч и обещали царю привести к покорности всю Северскую землю и изловить главных крамольников.

В день отъезда Ваня получил от Ануси письмо. Она прислала его с одним из караульных стрельцов, уверив того, что это по приказу князя. В письме она писала Ване, что останется ему верна, что верит в спасение царя Димитрия, и заклинала его служить истинному царю ради ее счастья и его славы. Она прибавляла, что он сам на походе узнает, как могуч истинный царь, и тогда поверит в него и будет ему верным холопом… «Молю Иисуса, — заканчивала письмо Ануся, — да дарует он победу царю правому и да благословит он тогда счастьем и нас с тобой».

Это письмо наполнило отчаянием сердце Вани…

— Пусть будет, что будет. Пока не увижу сам царя Димитрия, буду служить Михаилу Васильевичу… А если и действительно жив он, прежний царь, брошусь в ноги князю Скопину, открою душу ему свою… Он поймет…

И опять невольно он пожелал, чтобы царь Димитрий остался жив и чтобы Бог благословил его удачей. Образ Ануси заслонил от него весь мир… Увидеть ее перед отъездом ему не удалось… С тяжелым чувством выступил он в поход.

Не весел был и Ощера.

VIII

Когда Ивану Исаевичу Болотникову доложили, что царские войска двумя отрядами вступили в землю Северскую, уничтожая на своем пути деревни и посады, казавшиеся им подозрительными, он только промолвил: «Сочтемся…» И не отдал приказа о выступлении. Он чего-то ждал. А ждал он только одного: разговора с князем Телятевским. Посланные за князем и Пашковым гонцы Шаховского не могли убедить их тотчас вернуться в Путивль.