Скопин-Шуйский - [24]

На душе у Калузина тоже было неладно. Его сердце тоже было задето, но то чувство, которое он испытывал, было для него так мучительно и безнадежно и грозило такими печалями в будущем, что он даже боялся говорить о нем. Он сильно изменился в последние дни, побледнел, похудел. Неотразимое впечатление произвела на него дочь пана Хлопотни с того самого дня, как ее, бесчувственную, принесли в дом Скопина. Никогда в жизни, быть может, Ваня так не молился, как в те дни, когда она, казалось, умирала. Но теперь, когда он узнал, что она вне опасности, он стал еще больше страдать. Всего несколько раз украдкой удавалось ему видеть ее, и его неотступно преследовало ее бледное лицо с большими голубыми глазами.

Ваня уговорил Ощеру остаться ночевать, чтобы на рассвете вместе с Михаилом Васильевичем выехать навстречу мощам.

XII

Едва рассвело, как в Москве началось усиленное движение. Словно живые потоки текли по улицам народные толпы. По временам с громкими криками, с бранью, щедро рассыпая направо и налево удары плетьми, подвигались к Кремлю конные отряды. Особенная давка была за каменным городом, куда, как говорили, выедет сам царь встречать честные мощи. Там же устанавливались конные отряды, раздвигая толпу и очищая в ней широкий проход.

От Кремля, от самой церкви Михаила Архангела неудержимо волновалось народное море, и в него буйными потоками вливались все новые и новые толпы народа, задыхаясь, крича и ругаясь. То там, то здесь раздавались порою неистовые вопли о помощи, но никто не обращал на них внимания. Тяжелый страшный гул стоял над Москвой. Было что-то грозное в этом неясном шуме необозримой толпы. Конные и пешие отряды, оцепившие Кремль, с великим трудом удерживали натиск толпы. На лицах солдат было выражение тревоги. На лицах людей, окружавших и напиравших на них, было выражение угрозы.

Где-то неожиданно раздался громкий крик одного из стрельцов, получившего в ответ на удар плетью страшный удар кистенем по голове. Он упал, обливаясь кровью, и на глазах его взбешенных товарищей толпа раздалась, и приняла вглубь нанесшего удар, и снова сомкнулась за ним неодолимой живой стеной. Испытывалось чувство как перед наступающей грозой. И как черная туча эта толпа несла в себе гром и разрушение. Попробовавший проехать по улицам молодой царский брат Иван среди сдержанных, но негодующих криков толпы поспешил вернуться во дворец. Молодой Шереметев приехал и доложил царю, что слышал угрожающие крики. Многие уговаривали его не ехать и прикинуться больным. Царь подозрительно взглянул на окружающих и, покачав головой, ничего не ответил.

Наступал жаркий день. На небе ни облачка, ни дуновения нет в неподвижном теплом воздухе.

Торжественно и тихо приближалась к Москве процессия. Впереди шли в белоснежных ризах святители Филарет ростовский и Феодосии астраханский, архимандриты, священники, певчие, за ними в гробу тело царевича. Гроб несли царский брат Димитрий, князь Воротынский, старик Шереметев, Андрей и Григорий Нагие. За гробом двигался конный отряд стрельцов, а дальше необозримые толпы народа.

Грохнули пушки, загудели московские колокола, и за каменным городом царь с инокиней Марфой, матерью царевича, и в сопровождении самого патриарха и крестного хода встретили мощи.

При виде царя в толпе поднялся глухой ропот. Но за царем на белой лошади с небольшим отрядом следовал князь Скопин. Ропот умолк, и вдали показалась процессия. Головы мгновенно обнажились, многие опустились на колени. Кое-где раздались сдержанные рыдания. Царица Марфа, смертельно бледная, едва держалась на ногах. К ней подошли Михаил Нагой и Мстиславский и взяли ее под руки.

Царь и за ним все окружающие опустились на колени.

Торжественность обстановки подействовала на народ. Воцарилось глубокое молчание.

Процессия остановилась. Царь перекрестился, встал, подошел к гробу и поменялся с братом своим Димитрием. Процессия снова тронулась вперед. Но как будто с того мгновения, как царь принял на свои плечи прах погибшего младенца, не отомщенного им, поруганного им, чье имя дало ему и трон и почести и чей призрак снова изгонял его с трона, с этого мгновенья как бы исчезло недолгое очарование толпы.

— Христопродавец! — раздался чей-то пронзительный исступленный голос.

Царь побледнел.

— Богоотступник, Иуда, клятвопреступник! — раздались снова исступленные голоса.

Казалось, ни сила, ни присутствие духовенства, ни вид гроба не могли сдержать возмущенной народной совести при виде человека, всю жизнь игравшего прахом и именем того, кого он выставлял теперь народу как святыню.

Большой камень со свистом прорезал воздух и упал в нескольких шагах от царя. Лицо царя оставалось спокойно, хотя и бледно.

Быть может, в эти минуты он сознавал, как опасно и необдуманно играет народным легковерием и его святыней.

Скопин остановил свой отряд и образовал живую стену. Когда процессия скрылась в кремлевских воротах, он медленно и задумчиво повернул лошадь и шагом поехал к Кремлю. Смутно было у него на душе. Мелким и ничтожным казался ему царь Василий. Темен и извилист его путь. Кровавый призрак не сходит с его пути. Черная туча плывет на него и разразится над ним и над Русью. Боже, помоги!