Скопин-Шуйский - [22]

И, словно испугавшись своих слов, она торопливо отвернулась и замолчала.

Тяжелое чувство охватило князя. Слова Буйносовой, подтверждавшие и его тайные мысли, отозвались в его сердце горькой обидой.

— Что ж, — грустно и твердо проговорил он, — нет на мне неправды, знает это Бог, и должен знать это великий государь. А я пойду туда, куда поведет меня Бог, куда позовет меня Русь, и никто не остановит меня, — закончил он, гордо выпрямляясь.

— А теперь прости, князь, время ехать, — торопливо сказала Буйносова.

— Благодарствую тебе, княжна, — низко кланяясь, ответил Скопин, — век не забуду ласки твоей.

Буйносова с опущенной головой прошла мимо князя в сопровождении Арины, все время безучастно слушавшей их разговор. Через несколько минут князь услышал шум отъезжающего возка боярышни и стук копыт сопровождавшего царскую невесту отряда.

Предупреждение княжны еще раз доказало ему и его возрастающее влияние и окружающую его боярскую ненависть.

«Добро, — думал он, ходя по комнате, — пусть лают, укусить не посмеют. Совы слепые, сычи. Не видят того, что не молебны петь теперь надобно, а ратных людей вести. Чего ждут? Гибели хотят, каждый лишний день пагуба».

— Сычи! — громко произнес он, останавливаясь у открытого окна.

В комнату вошла Головина.

— Прости, Михаил Васильич, — произнесла она, — я панну отправляла, с твоего разрешения поехала она к царице Марине.

Князь с ласковой улыбкой обернулся к Головиной.

— В добрый час, — ответил он, беря невесту за руку. Головина стала с ним рядом и положила голову к нему на плечо.

— Милый, — тихо проговорила она, — ноет мое сердце.

— С чего ты? — встревожился князь.

— Сама не знаю…

— Погоди, уляжется, успокоится Русь…

Боярышня покачала головой.

— Панна Храпецкая говорила мне вечор, что Марина Юрьевна чтой-то повеселела очень… Про мужа вспоминает… Не к добру это…

— Пустое, — возразил князь, — нет царя Димитрия… Как отпустит царь послов польских, так и поженимся, — закончил он, обнимая Головину. — Но не думай, — продолжал он, — что на счастье и радость мы будем жить. Скоро будет поход, дальний, тяжелый. Не верит мне царь, а когда сам узнает, не скоро соберет ратные силы и много жизней загубит понапрасну. И пойду я…

— Бог сохранит тебя, — ответила Головина.

— Боярин, — раздался старческий голос Арины.

Головина вздрогнула и отшатнулась от Скопина. Князь, недовольный, повернулся.

— Стольник Ощера требует тебя.

Князь нахмурился.

— Разве не знает он моего дома?

— И, батюшка, — возразила Арина, — всю, говорит, Москву объездил, тебя искавши.

— Хорошо, — произнес князь. — Пусть пождет.

Арина вышла. Имя Ощеры пробудило в князе неприятные воспоминания. Это он, Ощера, привозил ему подложный приказ царя Димитрия, и он же близкий человек к князю Димитрию. У Скопина появилась мысль о каком-нибудь новом боярском заговоре, и он решил держаться настороже.

Попрощавшись с невестой, он вышел во двор, где Ощера, пеший, без шапки, стоял невдалеке от крыльца. Лошадь со стремянным он оставил у ворот. При виде князя он низко поклонился, коснувшись рукою земли. Князя поразило его расстроенное лицо. Скопин слегка кивнул головой молодому стольнику и вскочил на коня, подведенного ему.

— Едем! — коротко приказал он, выезжая в ворота. На улице Ощера догнал его.

— Князь Михаил Васильевич, — начал он нетвердым голосом, — прости, что потревожил тебя, но на тебя вся надежда.

Князь молча слушал, подозрительно глядя на Ощеру. Ощера, поняв недоверчивый взгляд князя, вспыхнул.

— Волен ты верить или не верить мне, — тихо, но твердо продолжал он, — но спаси царя.

Скопин сдвинул брови.

— Спервоначала помог ты погубить одного царя, а теперь хочешь другого спасать, не проиграй, царский стольник.

При этом оскорблении Ощера побледнел и так дернул своего коня, что тот круто взвился на дыбы и сделал скачок вперед.

— Едем ко мне, — приказал Скопин и пустил коня. Через несколько минут они были уже в доме Скопина.

Князь ходил по комнате, а Ощера стоял у двери. На его молодом, красивом лице виднелась твердая решимость. Скопин остановился перед ним.

— Ну, что ты хотел сказать?

— По наряду, — начал Ощера, — держал я караул у дома пана Сандомирского. Не приказано было никого ни пускать туда, ни выпускать оттуда. Но по твоему, князь, указу пропустил я туда патера Свежинского.

Скопин встрепенулся.

— Правда, я разрешил ему.

— Мне ли ослушаться твоего приказа, — продолжал Ощера. — Долго пробыл там патер, а когда ушел, призвал меня к себе пан Мнишек. Сам знаешь, князь, как старик тот болтлив, ровно баба старая. Пошел я к нему. Вижу, весел пан воевода. А со мной он любил говорить, потому что я знал по-ихнему…

— И что же? — спросил Скопин.

— Пан и говорит мне: «Выпьем венгерского. Зять-то мой жив и теперь должен быть в Самборе у жены моей, и вскорости сюда вернется». Тут вошла Марина Юрьевна. Услышала слова отца и что-то сказала она ему по-чужеземному, думается, по-галльскому.

— Ну? — нетерпеливо сказал Скопин.

— Воевода и замолчал, — продолжал Ощера, — только вздохнул.

— И это все? — спросил Скопин.

— Нет, боярин, это только присказка, а вот послушай сказку. — Ощера побледнел, его голос стал глуше. — Ведомо тебе, боярин, что невдалеке от Путивля отчина наша? Еще отец твой покойный, князь Василий, гащивал в ней при царе Иване.