Скопин-Шуйский - [49]

Грамоты патриарха против «прелестных» писем атамана

В самой столице поражение переживалось очень тяжело, «на всех бысть людех страх велик и трепет». Принимались срочные меры для укрепления города: на стены выставили пушки, а за городом устроили укрепленный обоз. В городе переписали всех, кто был старше шестнадцати лет, и приготовились их вооружить и отправить против неприятеля. В конце XVI века Москва насчитывала около ста тысяч жителей. Голодные годы начала XVII века, войны Смуты сократили численность населения, но Москва все равно оставалась самым многолюдным городом России. И все же было решено послать в другие города за военной помощью; сами же москвичи еще раз присягнули царю в том, что «будут стоять за него и сражаться за своих жен и детей, ибо хорошо знали, что мятежники поклялись истребить в Москве все живое»^[209].

Не одними угрозами действовал Болотников, но и уговорами. В своих грамотах, присылаемых в Москву, он призывал жителей столицы перейти на сторону «законного царя Димитрия». И те, кто, по словам летописца, «ослепоша очима и обнищаша разумы», заколебались: а вдруг с мятежниками и впрямь спасшийся Дмитрий? Жители Москвы, еще так недавно рассматривавшие труп самозванца на площади у Кремля, и верили, и не верили Болотникову. В конце концов, решили убедиться в «спасении» царя и пожелали увидеть его сами.

В лагерь восставших была послана делегация, но Болотникову, как оказалось, предъявить было некого — самозванец так и не рискнул выехать из Польши в Россию. Болотников попытался убедить москвичей, что «Димитрий действительно живет в Польше и скоро будет здесь», но события последних лет показывали, что порой не следует верить и собственным глазам, а уж тем более чужим словам. Если находящийся в Польше человек утверждает, что он «Димитрий», заявила делегация, то «это, несомненно, другой, мы того Димитрия убили». Завершив свою миссию, москвичи стали уговаривать Болотникова, чтобы он «перестал проливать невинную кровь и сдался царю Шуйскому»^[210].

К тому времени к столице прекратился подвоз продовольствия из городов, перешедших на сторону мятежников, начали расти цены, усилилось недовольство царем Василием Шуйским. О настроении оказавшихся в осаде жителей столицы сообщается в донесении английского агента: «Простой народ… был очень непостоянен и готов к мятежу при всяком слухе…»^[211]

Рассказывает о настроениях той тревожной осени 1606 года еще один любопытный памятник — «Повесть о видении некоему мужу духовному», написанная в самый разгар борьбы 1606 года. Ее автор — опальный протопоп Благовещенского собора Кремля Терентий, высланный Лжедмитрием из Москвы. Возвратившись в Москву после убийства самозванца, протопоп записал рассказ «некоего мужа», которому было видение. В одну из ночей, как поведал тот Терентию, явились ему во сне Господь, Пресвятая Богородица и Иоанн Креститель. Богородица молила Сына о прощении людей, которые наказаны бедствием Смуты. Но Господь отказывался прощать озлобившихся и лукавых нравом, которые по всей стране творят неправый суд, грабят чужие имения и не чтят его Святого имени. «Не сказал ли вам, что нет правды в царе, и в патриархе, и во всем священном чине, и во всем народе… Много раз хотел помиловать их, о Мать моя, ради твоих молитв, но они раздражают всещедрую утробу мою своими окаянными и позорными делами… И я предам их кровопийцам и безжалостным разбойникам, да накажутся малодушные и придут в чувство — и тогда пощажу их». Только раскаяние, по словам Спасителя, может избавить народ от ожидающих его ужасов^[212].

Русский человек, как известно, перекрестится только тогда, когда гром грянет, да и не по одному разу, и уже наверняка поверит, если во время громыхания его еще и по голове стукнет. Видимо, такой момент наступил. Гром гремел вовсю: одного самозванца убили, появился новый, Смута не прекращалась, а только ширилась. Не один «муж духовный» задумывался о ее причинах; все пытались понять, отчего это происходит.

Рассылка грамот по городам, чтение их в церквах были в то время практически единственным, не считая, конечно, слухов, источником информации. Слушание грамот в ту эпоху можно сравнить по степени воздействия с радио- и телетрансляцией в наши дни. Сомневающимся, колеблющимся, не знающим, где правда, а где ложь, людям грамоты помогали ориентироваться в происходящих событиях. Прислушивались не только к тексту грамоты; смотрели и на то, кем она посылалась. Поэтому, когда Терентий передал свою повесть царю и патриарху, по их приказу ее читали в Успенском соборе Кремля для вразумления народа.

Слушал ее и Скопин. На праздник Архангела Михаила в те осенние дни ему исполнилось 20 лет. Он еще не остыл от пережитого на Коломенской дороге; поражение от сотника Истомки Пашкова заставляло задуматься о происходящем и прежде всего о том, как оборонить Москву. Он вновь и вновь вспоминал подробности проигранной битвы: и с той, и с другой стороны были казаки, дворяне и дети боярские. Царское войско, казалось ему, действовало более организованно и слаженно, стрельцы и казаки каждой сотни, как правило, набирались из одного и того же города или уезда, хорошо знали друг друга, дворяне имели немалый боевой опыт. Привязанные к седлам командиров — голов и сотников — медные барабаны не умолкали, в них ударяли, вновь и вновь подавая сигналы к атаке. В шуме боя, где сражаются тысячи людей, иначе и не услышишь команду. Но с какой решимостью дрались мятежники! Если их не остановить, они непременно возьмут Москву штурмом, и тогда… даже страшно подумать, что будет с городом и его жителями.