Скопец - [44]

— Вызволил его оттуда Государь Павел Петрович, — проговорил Шумилов, немного помнивший историю скопцов.

— Да, Император Павел велел доставить Кондратия в столицу. Скопцы ведь учили, будто император Пётр Третий, воплощённый Иисус Христос, не погиб после свержения, а отправился странствовать по Руси. И Кондратий, ставший к тому времени Селивановым, якобы с ним встречался. Император Павел, видимо, желал знать источник этой странной легенды.

— Эта встреча действительно состоялась?

— Синодальный архив не содержит однозначного ответа на этот вопрос, — уклончиво ответил Сулина. — Надо смотреть архив Министерства двора, шталмейстерские журналы, журналы приёмов и выходов Государя. По нашим же данным можно только с уверенностью утверждать, что в 1797 году Кондратия Селиванова привезли в Санкт-Петербург и поместили в смирительный дом при Обуховской больнице, что по набережной Фонтанки, в доме сто шесть. В сопроводительной бумаге было написано, что везут «явного сумасшедшего». А вот дальше начались чудеса…

Михаил Андреевич откинулся на спинку своего старого кресла и смежил веки, точно погрузился в сон. Видимо, так ему было легче вспоминать.

— После смерти Государя Павла Петровича наш герой недолго томился в жёлтом доме. Уже в марте 1802 года его перевели в Смольнинский монастырь, где он был обязан во время служб ходить по храму с кружкой для подаяний. Перевод этот состоялся без санкции Государя и представляется одной из самых загадочных страниц истории скопчества. Несомненно, что к тому моменту Селиванов уже обзавёлся весьма влиятельными покровителями. Через три месяца, в июне 1802 года, он выходит «на поруки» статского советника Алексея Михайловича Елянского. Последний являлся ревностным сторонником скопчества, но кастрирован также никогда не был. И кстати, связь свою с сектой всячески скрывал. Проживать Селиванов стал в доме купца Сидора Ненастьева, стоявшем на углу Надеждинской улицы и Баскова переулка. В 1805 году встречался с Государем Александром Первым, пророчествовал…

— Вы в это верите?

— В то, что Кондрашку допустили к Государю? — уточнил Сулина. — Как сказать… вообще-то, верю. Дело в том, что об этом мне рассказывал сенатор Фёдор Лубяновский, который много лет служил в том самом здании, где мы сейчас сидим. Лубяновскому об этом рассказывал сам Селиванов. Вряд ли Кондратий стал бы придумывать такие басни при живом Императоре, ведь за побасенки могли бы притянуть к ответу. Сдаётся мне, что Селиванов не врал. А что касается Государя нашего, то… Александр Павлович много чего в своей жизни делал странного, если судить с позиций православного человека, — и тут же словно испугавшись неосторожно сказанных слов, Михаил Андреевич поправился, — хотя, конечно, не нам судить!

— Ну, конечно, — согласился Шумилов, всем своим видом давая понять, что никакой крамолы в словах пожилого человека не услышал.

— В 1810 году Сидор Ненастьев попал в некрасивую историю. Один из его приказчиков, обвинённый Ненастьевым в покраже, написал донос, в котором доказывал, что скопчество — суть антиправославная ересь, противная законам Божеским и человеческим, и Сидор Ненастьев, дескать, является активным скопцом. Всё для Ненастьева складывалось плохо, но таинственные заступники уж не знаю как, но сумели уговорить Государя вмешаться в дела столичной Уголовной Палаты и спасти купчину. В 1810 году появилось знаменитое повеление Александра Первого относительно того, чтобы никаких преследований и стеснений скопцам не чинилось.

— Этот монарший указ мне хорошо известен, — кивнул Шумилов.

— Вот и отлично, — подхватил Сулина, — значит мне меньше рассказывать. Сами скопцы времена с 1810 года по 1820 называли «золотым веком» своего вероучения. В то самое время, пока Сидор Ненастьев находился под следствием, Кондрашка Селиванов переехал на жительство в дом другого своего последователя, купца Андрея Кострова, стоявший на пересечении Знаменской улицы и Ковенского переулка. Соседний участок с небольшим двухэтажным домом принадлежал Михаилу Соковникову. Последний очень желал сманить «Второго Бога» на жительство к себе. Для этого Михаил сломал дом и на его месте возвёл свой «Горний Сион», особняк, призванный стать резиденцией Селиванова. Здание это стоит и поныне, проходя как-нибудь мимо, обратите на него внимание! В 1816 году Кондрашка переехал от Кострова к Мишке Соковникову.

— Всеволод Гаршин рассказывал, будто в этом доме Селиванов жил как царь во дворце, — Шумилов постарался направить рассказ служителя архива в интересующее его русло.

— Именно так и было. Там построили громадный тронный зал с золотым троном. И зал этот был разделен посередине перилами на две половины: для особей мужеска пола и баб. Уж извините, мужчинами и женщинами язык не повернётся этих особей называть.

— Почему появились эти перила? — не понял Шумилов. — Ведь скопцы проводят свои «радения», то бишь молитвы, совместно…

Сулина поднял на Алексея глаза. Взгляд его сделался неожиданно острым, он, похоже, увидел сейчас в своём визитёре нечто такое, чего не заметил раньше.

— Вы, Алексей Иванович, знаете толк в сём предмете… — как-то странно проговорил он и выжидательно замолчал. — Я вижу, вы человек отчасти подготовленный к разговору… Пришли ко мне не с бухты-барахты.