Сколько стоит корона - [62]

Не дожидаясь никакой реакции на свои слова, Дойл прислонился спиной к изголовью и закрыл глаза.

— Мне с вами и сдохнуть не страшно, — неожиданно сказал мальчишка, — только думается мне, что вы и с патлатой старухой-смертью договоритесь. И за меня слово скажете. А нет — буду вам на том свете служить.

Дойл приоткрыл один глаз и снова сказал:

— Болван. Подай воды и чистой ткани.

— Я сделаю…

— Сам, — Дойл действительно выпрямился, наклонился над тазом и тщательно смыл со щеки кровь, ощупал внушительный — большего размера, чем показалось вначале — рубец, и поморщился, невольно думая, что ему только шрама на роже не хватало, чтобы окончательно и бесповоротно возглавить список главных уродов королевства.

Мальчишка оттащил таз и откуда-то из глубины комнаты сказал:

— Я, милорд, не беспамятный. Помню, что не лорды разряженные, и не Его Величество, а вы услышали мои вопли о справедливости. И вы мою мать с костра сняли.

— Замолкни, — велел Дойл резко, — хватит пустой болтовни.

Он снова откинулся на кровати, положил одну руку под голову и тяжело выдохнул. День только начался (еще до обеда было больше часа), но уже вымотал его очень сильно. Леди Харроу — безумная отважная женщина, из прихоти подвергающая себе смертельной опасности — вставала перед его внутренним взором, стоило опустить веки. И брат в белом шитом золотом камзоле, стоящий среди рукоплещущей и рыдающей от счастья толпы. И почему-то крики той же толпы, проклинающей его самого. Последнее было смешно — когда его заботила любовь черни? Он делал то, что должен был делать — и однозначно не ради того, чтобы грязные тупицы вдруг исполнились к нему любовью, а чтобы сберечь трон Эйриха и сделать Стению еще более великой, чем она была при их отце. Теперь уже, наверное, не получится.

Предаваться тягостным мыслям Дойл позволил себе недолго — меньше получаса, после чего с помощью Джила обмыл лицо, руки и грудь, переоделся и спустился в малый пиршественный зал. Там уже собрались почти все придворные, оставшиеся в столице. Трое из пяти членов сильно прореженного королевского совета, несколько мелких лордов с женами и дочерьми, казначей, неожиданно — Майла Дрог, причем одна, и, разумеется, леди Харроу. Короля еще не было, но, судя по шепоткам, ждали его с минуты на минуту.

Лорды не встретили Дойла ни проклятиями, ни обвинениями — но смотрели так же, как и чернь: зло, с ненавистью. И расступились перед ним быстрее обычного.

— Лорды, доброго дня, — не без удовольствия сообщил Дойл собравшимся, вынуждая их всех кланяться и отвечать на приветствие. Леди Харроу поднялась из низкого реверанса первой и первой же (собственно, единственной) подошла к нему.

— При других обстоятельствах я сказал бы, что рад вас видеть, леди Харроу, — произнес Дойл, на миг-другой забывая обо всем, заглядевшись в глубину ее глаз.

— Вы поранились? — спросила она, ее пальцы дрогнули, и Дойл позволил себе приятную мысль о том, что она хотела бы коснуться его лица.

— Случайность, — он повернул голову так, чтобы царапину было хуже видно. Леди Харроу нахмурила брови:

— Лучше показать лекарю и наложить повязку.

— Не думаю, что это необходимо. Но благодарю за внимание, леди, — он поклонился ей, пряча улыбку.

А потом во всем великолепии появился Эйрих. По его лицу нельзя было предположить, что он провел тяжелую ночь и всю первую половину дня ездил по городу, рискуя каждую минуту вдохнуть ядовитый воздух, пропитанный смертью. Он был горд, свеж и улыбался так светло, словно встречал гостей на радостнейшем из пиров.

Все взоры тут же обратились к нему, по рядам придворных прошел тихий вздох. Эйрих поднял руку и широким жестом обвел зал.

— Прошу к столу, леди и лорды. Прошу к столу, мои друзья, разделяющие со мной тяготы этого испытания.

Дойл еще раз поклонился леди Харроу и подошел к брату, встал у него за спиной.

— Я не могу встречать вас с радостью, — король покачал головой, — но встречаю со всем радушием и всей искренностью, которыми меня наделил Всевышний. Он не оставит нас в этот горький час и прольет на нас свет своего благословения. Да будет сиять нам солнце, — Эйрих сел за стол, и постепенно его примеру следовали остальные.

Чтобы разорвать повисшую тишину, слишком явственно наполненную благоговейным восторгом, Дойл негромко сказал:

— Вы могли бы произносить речи вместо святых отцов, дорогой брат.

Эйрих, к сожалению, отлично угадал за едкой фразой все беспокойство и все напряжение Дойла, потому что вместо обычного призыва быть добрее к людям сказал:

— Ее благоразумие оказалось меньше упрямства.

Дойлу не нужно было ловить его взгляд, чтобы понять, о ком идет речь.

— Почему ты не вывез ее силой?

Ответ на этот вопрос было дать трудно. Дойл подвинул к себе блюдо с олениной, отрезал шмат мяса и постарался сделать вид, что полностью сосредоточился на его поглощении. Эйрих не поверил и повторил свой вопрос:

— Почему?

— А почему не вывез тебя? Готов спорить, даже такой искусный мечник как ты не устоит против десятерых теней, — спросил он.

Эйрих дернул углом рта.

— Кто бы мог подумать, что ты…

— Будь любезен, дорогой брат, займись обедом, — прервал его Дойл. Эйрих последовал его совету.