Сколько стоит корона - [40]

— По какому праву вы привезли меня сюда?

— По приказу короля, милорд, — ответил Дойл спокойно. — И если вам дорого благополучие его величества, вы ответите на мои вопросы — прямо и четко.

— Я — преданный слуга короны, — рявкнул Трэнт.

— Тогда, — Дойл прислонился к двери плечом, — вас не затруднит ответить на мои вопросы. В противном случае, я задам вам их снова. Но в менее комфортных условиях.

Ответы Дойла не удивили. Это были «поклеп», «подлая ложь», «наветы» и «гнусная клевета». Только глаза у него бегали из стороны в сторону и руки так явственно потели, что он был вынужден то и дело вытирать их о штаны из плотного дорогого сукна.

— Жаль, что вы не хотите говорить мне правду, милорд Трэнт, — сообщил ему Дойл и вышел из кельи. Этого допросят на дыбе.

Милорд Грейл — так непохожий на Трэнта, длинный, худощавый, с желтоватым лошадиным лицом, тоже начал браниться с порога. Только он не обвинял во лжи, а утверждал, что его подставили и оклеветали, чтобы занять его место в совете. У него не потели ладони и не бегали глаза, зато он то и дело облизывал сохнущие губы и хватал себя за подбородок через слово. И от него буквально пахло страхом.

Милорд Эск был спокоен и невозмутим, как глыба гранита. Он не ругался и не угрожал, а в ответ на все вопросы достойно сообщил:

— Если бы я замыслил убить его величество, я сделал бы это как рыцарь, собственным мечом, а не как крыса из подворотни. Вы ошиблись в своих подозрениях, милорд Дойл, — имя его выплюнул, как будто оно было ядовитым.

От уверток и лжи начинала болеть голова, язык пересыхал от повторения одного и того же, раз за разом, с одинаковым спокойствием и одинаковой невозмутимостью. Нельзя было показать злобы, нельзя было обнаружить усталости. Все двенадцать повторяли как один: они невиновны.

Из северной башни Дойл спустился, когда обеденное время давно прошло. Рик ждал его у ступеней и, увидев, почтительно поклонился.

— Я хочу допросить Трэнта после обеда. Без серьезного вреда, но так, чтобы испугать.

— Милорд хочет проверить свои сведения? — тихо уточнил Рикон.

— Не совсем. Я хочу его напугать и посадить перед Ойстером, а потом послушать, что они друг другу наговорят. А заодно… — он задумался, формулируя мысль, — шепну Ойстеру, что его непременно четвертуют на площади, что король уже подписал приговор.

— Разрешит ли милорд дать ему совет?

Дойл согласно кивнул, и отец Рикон заметил:

— Сообщите милорду Ойстеру, что перед казнью он будет оскоплен на площади, ибо покушался он на род королевский, а потому лишен будет даже после смерти продолжать род собственный. А также напомните, что Всевышний почитает скопцов не мужчинами, но женщинами, и воздает им кары и награды сообразно их полу.

Дойл невольно дернул углом рта — о том, как падок был милорд Ойстер на женский пол знала, наверное, вся столица.

— Хороший совет, отец Рикон. Отобедаешь со мной?

Из-под капюшона блеснул острый взгляд.

— Я был бы рад этой чести, милорд, но в благодарность за избавление его величества от беды я вознамерился держать пост пятнадцать дней, как заповедует нам поступать Всевышний.

Дойл прислушался к себе и понял, что даже из благодарности не готов продержаться на воде и черством хлебе пятнадцать положенных дней.

— Помолитесь и за меня, отец Рикон, — почтительно попросил Дойл, но от благословения знаменем Чистого Солнца уклонился. Как бы далек от церкви он ни был, из всех святейших отцов Рикон был бы последним, к кому он пошел бы за благословением. И Рик это отлично знал.

— Однако я почту за радость составить вам компанию.

Пока Дойл ел, Рик не произнес ни слова, только велел Джилу удалиться и прислуживал сам. А когда Дойл, насытившись, отодвинул тарелку и вытер руки, заметил:

— Я также благодарю Всевышнего за то, что он сохранил вашу жизнь.

Дойл кивнул и сказал, отвечая на собственные мысли:

— Впереди тяжелые дни.

Рикон согласно поклонился и, сверкнув черными глазами из-под капюшона и удалился.

Короткий отдых и пища восстановили силы Дойла, и он вышел из своих комнат, чтобы продолжить грязную (как наверняка считала леди Харроу) работу, которую все равно за него никто не поспешит выполнить. Но не прошел он и двадцати шагов, как сзади раздалось громкое, искреннее и почти испуганное:

— Милорд Дойл!

Он обернулся, и тут же к его ногам упала тоненькая, прелестная Майла Дрог. Он почти забыл о ней за прошедшее время, но сейчас, увидев, вновь испытал невольный прилив чистого восхищения: ее красота была слишком яркой, слишком очевидной и слишком безусловной. Но, отметив это, он, к своему удивлению, не ощутил никакого волнения тела и никакого трепетания души — она была красивой статуей, искусным портретом, но ничем больше. Тогда как, упади перед ним на колени другая женщина — та, которая гневно попросила его не заводить с ней больше разговоров, — и все его тело охватил бы огонь, а сердце сжалось бы и забилось бы сильнее.

Оглядев Майлу, он вспомнил тот поцелуй, который однажды оставил на ее маленьких розовых губах, ее смущение, испуг и отвращение, и спросил:

— Чего вы ищете теперь, нимфа?

Кажется, в прошлый раз она искала справедливости — если учесть, что Эйрих об этом ни словом не обмолвился, скорее всего, не нашла.