Склока о полку Игореве - [20]

Шрифт
Интервал

"

           Всё не так смешно, как кажется. По сути дела, мы законсервировали в азиатских республиках средневековье. Мне могут возразить, что в московских ВУЗах резервировались места для национальных кадров, что бюджеты азиатских академий и ВУЗов предусматривали средства для многолетних стажировок своих подопечных в центральных научных учреждениях. Это было, но делалось (сознательно?) без учёта национальных особенностей.

           Для того, чтобы чего-нибудь достигнуть в науке, нужно в какой-то момент решить: ВСЕ ДУРАКИ КРОМЕ МЕНЯ, т.е. отбросить любые авторитеты -- вещь совершенно невозможная в Азии с её культом почитания старших. Старшими считаются не только старшие по возрасту, но и старшие по социальному статусу, по должности. Дело даже не в национальных особенностях, это -- культурный стереотип мусульманских наций.

           Когда азиатский юноша попадал в московский ВУЗ, у него менялся менталитет. Если юноша оказывался талантлив, он стремился ЛЮБЫМ СПОСОБОМ остаться в России после окончания ВУЗа. Зачем ему возвращаться в родную республику и становиться мальчиком на побегушках при каком-нибудь уважаемом осле? А кто же возвращался? Известно, что наши российские "проходимцы от науки" (использующие науку для извлечения материальных благ) очень любили формировать команды из азиатского и кавказского контингента. Такой контингент отличался исполнительностью, обеспечивал высокое качество обслуживания шефа, дармовые экскурсии по экзотическим местам Союза. Талант подопечных не был той ценностью, которая привлекала внимание проходимцев, скорее наоборот. Расплачивались проходимцы за обслуживание диссертациями. Поскольку в России спроса на дутых кандидатов и докторов не было, они возвращались в родные пенаты, занимая высокие должности, соответственно учёному званию. Подобные механизмы действовали и в других областях жизни.

           Вы спросите: откуда столько мест для дутых корифеев? Но тут действовал другой, изобретённый в Москве принцип: руководящие посты должны занимать представители титульной нации. За собой Москва резервировала небольшое число постов (союзная номенклатура), гарантирующих контроль над республикой (КГБ, армия, энергетика, мелиорация, объекты союзного подчинения и т.п.). Царская администрация действовала разумнее: выходцы из местного населения назначались на высокие должности только в том случае, если они были действительно образованны и безусловно талантливы.

           Каков результат? "Глубинка" оставалась средневековой, жила, если не по законам, то по морали шариата, нещадно эксплуатировалась, с недоверием взирала на новшества, приходившие из России. Руководящие должности в учреждениях науки, культуры, технологии занимали ослы из титульной нации, которые хорошо умели только брать взятки. Смыслили в деле и производили реальные ценности (в указанных областях) почти исключительно "русскоязычные", высоких постов не имевшие. Таким образом, мы сами сформировали уродливые, полуобразованные местные элиты, предоставили в их распоряжение отлаженный бюрократический механизм и белых рабов в виде "русскоязычных" для сложных областей деятельности. Получившаяся структура оказалась настолько удобной, что номенклатура начала её частичный импорт в собственно Россию.

           Местные элиты, не удовлетворённые второстепенной ролью и зависимым положением в структуре Советской империи, со скрежетом зубовным говорили о "старшем брате" и вполне созрели, чтобы отпасть от Москвы. Вот так мы сами подготовили гибель империи.

           Хорошо устроенная империя стремится нивелировать культуру и уровни благосостояния на своих территориях -- это предотвращает центробежные тенденции. В России разница между, скажем, Ригой и Кокандом была столь чудовищна, что её нельзя было ликвидировать и за сто лет. При царе это понимали и осторожно готовили "культурную революцию сверху". Петербург не вмешивался в отношения местных элит со своими народами, не навязывал этим народам "современных" форм жизни. Но элиты включались в состав российского дворянства, их дети учились в российских университетах. Участвуя "на равных" в жизни гигантской империи, элиты оставались разобщёнными -- на востоке не было крупных самоуправляемых территорий (кроме протекторатов Хива и Бухара). Совсем иная политика проводилась на западе, где Финляндия даже имела собственный парламент. Можно спорить, насколько справедлива и гуманна была стратегия царизма, но она работала на сохранение империи. С 1917 г. империю возглавили недоучки, которые решили, что, если есть сила, то ума не нужно.

           Законсервировав феодальный уклад в восточных республиках, номенклатура сохранила тем самым их культурные комплексы. Мы можем только гадать, что важнее для мировой цивилизации -- сохранение Российской империи или уникальных среднеазиатских культур. История иногда подбрасывает сногосшибательные шуточки...

           2 сентября 1812 года Наполеон ждал на Поклонной горе ключи от Москвы. Его окружала мамелюкская охрана. На перстнях гвардейцев сверкала кипчакская тамга -- две вертикальные черты. "


Рекомендуем почитать
«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Полевое руководство для научных журналистов

«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.