Склирена - [19]

Шрифт
Интервал

— Я полагаю, — обратилась Зоя к своей спутнице, — твой бывший раб очень рад будет случаю отличиться. Как ты думаешь, августейшая?

Склирена призвала на помощь все свои силы и, по-видимому, спокойно вымолвила:

— Да… вероятно.

Ледяное бесстрастие этого ответа поразило Зою она невольно оглянулась, думая уловить в ее чертах следы тревоги и волнения, но ничего, кроме беспредельной ненависти, не прочитала она в ее сосредоточенном лице.

— Притворщица… кукла мраморная! — со злобой отвертываясь, прошипела старуха.

* * *

Солнце только что село, когда Глеб, вместе с целым взводом этериев, выехал из дворца. Они поскакали, с Бойлой во главе, по большому триумфальному пути к Золотым Воротам. Колонны портиков мелькали по бокам дороги; порой, в прорезе улиц, сбегавших к морю, виднелась еще трепещущая блеском заката Пропонтида, лиловые горы, розовый горизонт. Прохожие сторонились, заслыша лошадиный топот; ноги коней скользили порой по гладким камням, и искры летели из-под копыт. От быстрого бега струя свежего воздуха налетала им навстречу. Сумерки сгущались в узких улицах; быстрые, разорванные облака пробегали над городом. Один за другим развертывались пять форумов триумфального пути; резко выделялись на меркнущем небе их колонны и обелиски.

Чем дальше от центра, тем безлюднее становился город; они проехали по кварталу Ксеролофа. Портики давно кончились; по сторонам пути тянулись кладбища, тюрьмы, места казни, лагерные стоянки. День погасал и небо хмурилось все сильнее. Внезапный дождь крупными каплями зашумел вокруг.

Было уже совсем темно и огни зажигались в домах, когда этерии доскакали до Золотых Ворот и остановили под их сводами взмыленных коней. Рассмотрев при тусклом свете фонаря документа, о пропуске, старший по караулу приказал отпереть ворота. Поднята была на тяжелых цепях наружная решетка, щелкнул замок, застучали засовы, и медленно, с жалобным скрипом, распахнулись тяжелые ворота, открыв путникам зияющую бездну мрака. Ни одного огня не светилось вне стен, едва заметною полосой убегала вдаль серая дорога. Крупный дождь шумел вокруг… Холодно, неприютно и жутко было в этой тьме.

— Ну, братцы, — сказал один из часовых, — нехорошо теперь в поле.

Этерии выехали за ворота и скоро пропали во мраке. Только топот копыт раздавался еще под шум дождя.

Ворота снова затворились. Дождь вскоре прошел, и глубокая тишина восстановилась над предместьем. Лишь по временам издали, постепенно приближаясь и переходя от солдата к солдату, раздавался протяжный и однообразный оклик часовых вдоль стен.

* * *

Узнав около полуночи, что Роман Бойла возвратился и пошел с докладом к императору, Склирена послала просить его зайти на обратном пути в Жемчужину.

Усталый и запыленный вошел он к ней.

— Прости меня, августейшая: я прямо с дороги, — проговорил он, — ты хотела меня видеть.

Он не выговаривал многих букв; его косноязычие и малый рост обыкновенно вызывали улыбку собеседника, но на этот раз Склирена глядела на него с серьезным беспокойством.

— Я очень тревожилась об исходе данного тебе поручения. Садись и расскажи, как все это вышло.

Бойла сел на конец скамьи.

— Они арестованы все трое и несколько человек их прислуги. Один из заговорщиков ранен. Дело вышло очень серьезное: они защищались отчаянно.

Склирена испугано на него поглядела.

— Но вы остались невредимы? — быстро спросила она.

— Я потерял трех солдат убитыми, да человек семь ранено.

— О, Боже! — со стоном вырвалось у ней.

Молчание воцарилось в комнате.

— Там был один иноземец которого я знаю… — начала она.

— Да — спафарий Глеб, — перебил ее этериарх. — Он молодец, этот юноша. Я видел — он бился, как лев.

Она подняла голову.

— Кажется, он остался жив, — добавил Бойла.

Это «кажется» острою болью прошло по ее сердцу.

— Я прискакал сюда во весь мах; часть солдат отправилась с преступниками в Анемадскую тюрьму, другие везут раненых товарищей. Извини, августейшая, я должен еще сделать некоторые распоряжения.

Он встал. Она его не удерживала,

* * *

Склирене было не до сна в эту ночь. Едва ушел Бойла, она тихонько вышла на галерею Сорока мучеников. По галерее взад и вперед ходил часовой; он окликнул ее; но, узнав любимицу императора, вытянулся и почтительно пропустил ее. Она отворила небольшую дверь и вошла в Триконх, триклин императора Феофила. Слабый свет полумесяца, взошедшего после полуночи, едва проникал в круглые окна, прорезанные в высоких позолоченных сводах; смутно выступали колонны и мозаичный пол; стены, казалось, широко раздвинулись. Склирена направилась к парадным дверям; их было три, все они выходили на Сигму, портал Богом хранимого дворца. Средняя из дверей, массивного серебра с барельефами, открывалась лишь в торжественных случаях, но Херимон успел для своей госпожи достать от папии ключ от одного из боковых входов. Она смело повернула его в замке, бронзовая дверь тихо отворилась; Склирена была на парадном крыльце священного дворца. Длинные ряды колонн тянулись перед нею; две широкие лестницы сбегали во двор, — в знаменитый таинственный фиал Сигмы. За фонтаном, у широких входных ворот стояли на часах два стража, виднелись их тени с двойными топорами на длинных древках. Атриум был широк; часовые не могли слышать легких шагов ее, заглушенных еще шумом фонтана. Налево широкая мраморная лестница поднималась на галереи Дафнийского дворца; направо открытая дверь вела в помещение спафариев.


Еще от автора Алексей Александрович Смирнов
Свиток первый - История одного путешествия

Романтическое Фэнтези в трех частях, повествующее о том, как судьба главных героев и их друзей повлияла на судьбы многих королевств материка Анрил.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.