Скитания Анны Одинцовой - [3]

После долгого молчания Танат смущенно произнес:

— Не знаю, что говорить.

— Ну, например, почему вот эта яранга отличается от других?

Анна Одинцова показала на жилище, и впрямь выделявшееся среди строений более или менее одинаковой конструкции. Оно принадлежало Туккаю, нынешнему председателю Чукотского районного исполкома. Туккай, горячо принявший идеи передового общественного и житейского устройства большевиков, несколько лет приводил свою древнюю хижину в соответствие с новыми представлениями о цивилизованной жизни. Прежде всего, придал ей упорядоченную прямоугольную форму. В стене засияло стеклом небольшое окно, а над крышей поднялась жестяная дымовая труба, охваченная большим железным кругом, днищем металлической бочки, чтобы предохранить от искр моржовую кожу. Внутри вместо полога была устроена комната с деревянными стенами и поставлена железная кровать с пружинной сеткой. Туккай первым в Уэлене повел иную жизнь: он не ходил на охоту, а только руководил, указывал, как надо жить по-новому, произносил речи на собраниях, а моржовое мясо сдабривал горчицей, которую привез из Ленинграда. А уж водку и спирт пил в таком количестве, что раз даже вообще остался босиком: пьяный заснул на берегу моря, и собаки сгрызли у него торбаза вместе с меховыми чулками.

Но Танат только сказал, что это дом Туккая, что его брат Выквов учился в Ленинграде в Институте народов Севера и, по слухам, погиб в первые годы войны.

— Я познакомилась с Выквовом еще до войны. Он меня учил чукотскому языку. К сожалению, он действительно погиб почти в самом начале войны, у меня осталось несколько его писем. — сказала девушка и, помолчав, спросила: — А не кажется ли тебе, что Туккай изуродовал ярангу?

Честно говоря. Танат об этом никогда не задумывался. И как это можно изуродовать ярангу, сооружение само по себе неуклюжее, лишенное внешней привлекательности? Особенно ярангу береговых чукчей, покрытую потемневшей до угольной черноты моржовой кожей? Наоборот, ему казалось, что Туккай своими усовершенствованиями придал древнему жилищу новый, более современный облик. Конечно, это еще не настоящий тангитанский дом с большими окнами и кирпичной печкой, но и не яранга.

Роман повел девушку на высокий мыс над Уэленом, где стоял маяк с прожекторной башенкой на крыше. Отсюда селение представало как на ладони.

— Уэленцы делятся как бы на две части: те, кто примыкают к мысу, называются энмыральыт, а живущие дальше по косе — тапкаральыт… Энмын по-чукотски «скала», тапкан — «галечная коса».

Девушка часто делала записи в толстой тетради.

— Все это очень интересно, — несколько раз деловито повторила она.

Танат старался изо всех сил:

— А вон видите на морской стороне косы большой черный камень, похожий на спину кита? Это Священный камень. Старики рассказывают, что он прилетел с небесных высот с невероятным грохотом и вонзился в галечный берег. Удар был так силен, что все яранги рухнули, а некоторые сгорели, потому что ударом развеяло огонь из очагов…

— И теперь это место жертвоприношений? — догадалась Анна.

Танат замешкался с ответом: Священный камень находился рядом с интернатом, в котором до войны располагались районные власти, переехавшие в бухту Лаврентия. Поэтому если и происходили какие-то священнодействия, то в глубочайшей тайне от большевиков.

— Здесь проводят песенно-танцевальные празднества, — уклончиво сообщил он.

Разговаривая с Танатом, Анна Одинцова старалась сосредоточиться только на научной стороне общения с молодым человеком, который продолжал странно волновать, поднимая со дна ее души задавленные научными идеями вольные, нежные чувства.

Спустившись к камню, она тщательно осмотрела его и сказала:

— Похоже, что это железный метеорит… Видишь?

Она приложила к камню перочинный ножик, и он остался лежать на крутом боку, как приклеенный.

Танат знал об этом свойстве Священного камня, но как-то не предполагал, что это связано с его небесным происхождением.

Вернувшись уже под утро в свою комнату в опустевшем интернате, Танат долго не мог уснуть. Стоило только закрыть глаза, как перед ним возникало лицо Анны, ее светящиеся среди смуглой кожи и золотых волос, необыкновенные глаза. Юноша был встревожен неожиданно вспыхнувшим чувством… Он и раньше влюблялся, но как-то иначе. В своих учительниц, молоденьких работниц полярной метеорологической станции. И еще: в тундре его всегда ждала Катя Тонто, дочь хозяина соседнего стойбища, кочевавшего в окрестностях обширной Колючинской губы. Она родилась двумя годами позже Таната и, согласно старинному обряду, была провозглашена ему будущей женой. Три зимы они учились вместе в кочевой школе у Льва Васильевича Беликова. В последний раз Танат видел ее прошлым летом. Девушка выросла, похорошела и вела себя как настоящая хозяйка, как взрослая женщина. Она несколько дней гостила в стойбище Ринто, спала с нареченным мужем в пологе. Но Танат сдерживал свое желание, зная, что еще не пришел час их физического соединения.

Полуночное солнце уже набирало новую высочу, заливая яркими лучами комнату сквозь незанавешенное окно. Еще недавно Танат мог безмятежно спать и при таком освещении, но теперь яркий свет раздражал его. Он стянул одеяло с соседней кровати и наполовину закрыл окно.