Скинькеды - [2]

Морошкин слыл во дворе искусным придумщиком по части массовых развлечений, приколов, маленьких подлостей, сведущим в самых разных областях знаний, так как был начитан, а также знал кучу историй, которые любили слушать в этой беседке по вечерам. Ребята всех возрастов относились к нему с уважением, иногда не в обиду называя его «Энциклопедия». Жили они вдвоём с матерью в однокомнатной квартире весьма скромно, поэтому каждое лето, когда его мама Валентина Петровна устраивалась на какую-нибудь халтуру, Алексей либо слонялся по двору, либо тоже находил случайные заработки: от курьера в какой-нибудь фирме до поденщика-грузчика на рынке. На вырученные деньги он, к удивлению многих, покупал чаще всего книги. Родился он в конце мутных восьмидесятых годов, когда никто рожать и рождаться не хотел из-за всяческой нестабильности, поэтому сверстников у него было мало, зато Алексей легко находил общий язык как со старшими, так и с младшими.

- Здорово, - протянул Валик руку.

- Возможно, - как-то странно ответил Морошкин.

- Чё мозг морщишь? Вчерашний день забыл? - осведомился Запрудин.

Морошкин на это не спеша достал сигарету, прикурил и, только сделав несколько затяжек, изрёк:

- Представляешь, этот мир отвратительно несправедлив!

- Только что об этом узнал?

- Нет, в очередной раз убедился.

- Что стряслось-то?

- Моя Ольга вчера вечером кинула меня! Села в тачку к мальчику-мажору и укатила с ним куда-то на фазенду его папы!

- А моя Ольга вчера всю ночь тазы из-под меня таскала... Стыдно, блин...

- Стыдно, но справедливо, - признал Морошкин, - а вот в моем случае... У меня даже слов нет. И вот я тут решил... Решил очень важное...

- Банк ограбить? Так ты в прошлом году собирался.

- Нет, как учит нас незабвенный Остаб-Ибрагим-Бендер-бей, с кодексом надо дружить. Я решил создать общество народных мстителей.

- Общество народных мстителей? - Валик недоверчиво ухмыльнулся.

- Именно, мой юный друг. И предлагаю тебе вступить в него первым.

- И кому будем мстить?

- Всем! Всему этому человеческому обществу! Всей этой долбаной демократии, всем этим партиям, всем обокравшим страну миллионерам, всем этим хапающим чиновникам, всем этим растусованным поп-звёздам, всем, кто учит нас, что так жить правильно, хотя мы знаем, что так жить нельзя.

- Ты в комсомол не вступил? - вспомнил Запрудин знакомое слово.

- Этим тоже будем мстить. Они тоже мажоры! Молодая гвардия по заказу! Всем! Всем, кроме униженных, оскорбленных, обездоленных, честных работяг, настоящих ученых, талантливых поэтов, художников, музыкантов... Остальных - к стене позора! - в глазах Морошкина при этом горел недобрый огонёк революционного порыва, на ёжике волос выступили капли пота, а трафарет Че на футболке недоверчиво съежился.

- И что ты собираешься делать? - Валик почувствовал интригу, ему захотелось сходить за пивом и напоить им всех пацанов во дворе, лишь бы они прониклись в этот момент воззванием Морошкина.

- Смех продлевает жизнь, это аксиома. Но смех и убивает. Я буду мочить их смехом. Поднимать их на смех и бросать с его головокружительной высоты. Никакой суд, даже их купленный, никогда не признает это убийством. Будем прикалываться, Валик. Вступай в общество народных мстителей, и кавээновские шутки покажутся тебе детскими забавами, а «Комеди-клаб» - пошлой развлекухой для богатых раздолбаев и богемных пижонов. Ну? У меня уже есть первый ход!

- Не посадят? - на всякий случай спросил Запрудин.

- Даже не арестуют. У папаши этого мажора супермаркет в центре города.

- Хочешь украсть оттуда сникерс или пачку презервативов? - ухмыльнулся Валик.

- Фу, как мелко, - сморщился Морошкин. - Я хочу поднять его на смех. На смех со всей его холёной солидностью. Повеселимся, брат! Смех лечит! Мне не нравится дедушка Ленин, но мне противен и напрочь лишённый справедливости капитализм, жертвой которого я сегодня стал. Нет, вру, я уже родился таким. Я родился в СССР, в отличие от всех вас, детей ущербной демократии и беспредела. Я родился в империи, какие бы прилагательные не прикладывали к этому понятию. Я в лоне матери чувствовал её мощь, у меня реликтовая память на величие, а тут мне предлагают пусть и самый большой огрызок, населенный вымирающими моральными уродами! Так что я объявляю этому бесчеловечному строю войну! Начну с супермаркета «Престиж»...

- И как ты это сделаешь?

- Отправлюсь туда с официальным визитом. Правда, для этого мне потребуются декорации. А, вон Вадик уже кое-что тащит...

Вадик Перепелкин, что учился курсом младше Морошкина, выбежал из соседнего подъезда, прижимая к груди старую потрепанную овечью шубу. Даже издали было видно, что она в нескольких местах проедена молью и состоит на треть из пыли.

- Ты замёрз, что ли? - спросил Валентин.

- Это ты замёрз, мой юный друг, в своей стагнации. Эта шуба - главная часть образа. Лучше подумай, что у твоих родителей есть старого и ненужного из одежды, вызывающее отвращение.

- Кого одеваем?

- Интеллигентного бомжа.

- У меня есть отцовский берет, - вспомнил Валик, - он в нём на дачу раньше ездил, в нём дырки, как от пуль, а ещё он коричневый, как спелая какашка. Короче, полный отстой.