Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2 - [35]

Отметим, что, говоря о первом появлении на севере «дунайско-прикарпатских словен», мы, во-первых, отнюдь не считаем, что они достигли северо-запада в том же составе, в каком они начали свое движение на юге, и с той же материальной культурой. Вероятно, они захватывали по пути другие, родственные и далекие в этническом отношении группы населения, а иногда и включались в местный «этнографический контекст».

Во-вторых, мы не исключаем того, что среди населения лесной зоны могли существовать, наряду с финнами и балтами, и группы, которые условно можно назвать «балтославянскими» или «пережиточными праславянскими». Однако полагаем, что определяющим в дальнейших судьбах Руси было именно отмеченное нами движение праславян из лесного Поднепровья в северо-восточное Прикарпатье и лесостепь, затем на юг в Подунавье, а позднее – распространение отдельных групп и культурных импульсов в обратном направлении, на северо-восток, на территорию более древней «прародины». Наиболее активные группы «словен» при этом вышли в район Ильменя, где, благодаря достигнутому ими уровню социально-экономического развития, сумели стать «лидерами» в среде «праславяно-балтских», балтских и финских племен. «Словене» смогли вступить в плодотворный «диалог» с варяжским этническим компонентом (игравшим роль «дрожжей» в истории многих областей Европы) и включиться в мощную систему экономических связей Евразии по Балто-Волжскому торговому пути. Думается, что в результате этих процессов вокруг Ладоги и Новгорода и сложилось ядро того сложного этнополитического образования, которое впоследствии сыграло ведущую роль в возникновении Древнерусского государства.

Попытаемся тезисно обрисовать некоторые существенные черты той сложной «международной обстановки», в которой на северо-западной «ветви» славянского «древа» возникла первоначальная завязь будущего Древнерусского государства.

Необходимо подчеркнуть уже не раз отмечавшийся факт, что географический экскурс недатированной части ПВЛ (ядро которой, по нашему мнению, было создано не позже 970 г., а вероятнее, до 930 г.) имеет точкой отсчета северо-запад Восточной Европы и носит ярко выраженный «водноторговый» характер. Само название пути «из варяг в греки» говорит о местонахождении одной из точек отсчета (Балтика и Приладожье); другой точкой отсчета является система волоков между верховьями Двины, Днепра и Волги, откуда идут следующие пути: по Волхову и Двине – на запад, вокруг Европы до Рима и Царьграда (явно проложенный норманнами); по Волге – на восток, в Каспийское море; по Днепру – на юг, «в греки».

О значительной древности рассматриваемого текста говорит географическая номенклатура Приладожья. Летописцу хорошо известны здесь три основные водные «единицы»: река Волхов, «озеро великое Нево» и «устье» этого озера, которое «внидет в море Варяжское». Обратим внимание, что в новгородских летописях уже с начала XIII в. Ладога именуется озером «Ладожьским», или «Водьским», а «устье» Ладоги именуется рекой Невой, что говорит о существенном изменении системы названий, а возможно, и физико-географической обстановки; не исключено, что в VIII в., когда славяне и варяги познакомились с этим районом, будущая Нева была еще не рекой с разработанной дельтой, а широким протоком, «устьем» Ладоги.

Отчетливые следы этой весьма архаичной «гидронимии» Приладожья, являвшегося первой (если не исходной) областью, лежавшей на пути «из варяг в греки», делают особенно странной ситуацию, при которой именно в этих местах автор недатированной части ПВЛ не помещает никакого населения и ничего не сообщает о построении и существовании Ладоги до событий 862 г., хотя из археологических данных явствует, что Ладога с 760-х гг. была самым значительным и развитым в социально-экономическом отношении населенным пунктом на территории будущей Руси. Можно назвать две вероятные причины такого «замалчивания» Ладоги и прилежащей к ней области в ПВЛ. Во-первых, период поначалу ведущей, а позднее значительной роли Ладоги в истории формирования древнерусской государственности относится в большей мере к «дописьменному» периоду русской истории. Во-вторых, безусловно, Ладога времен расцвета киевского и новгородского летописания по своему значению сильно уступала Ладоге VIII–X вв., и поэтому сведения, связанные с ней, не представлялись актуальными и могли устраняться из летописей. Наличие в Ладоге между 1020 и 1040 г. варяжского гарнизона, подчиненного непосредственного Киеву и, видимо, получавшего установленную Ярославом дань с Новгорода, усиливало давнее соперничество между двумя севернорусскими городами, что могло привести к сознательному умалению роли Ладоги и Приладожья в русском летописании. Следы этой тенденции несомненны. В Начальном Своде 1093–1095 гг. сообщается о приходе Олега незадолго до смерти в Ладогу, о смерти его за морем, о могиле в Ладоге. В оформленном позднее тексте ПВЛ эти данные попросту изъяты, а смерть и могила Олега связаны с Киевом согласно местной традиции.

Без достаточных оснований в основном тексте Академического издания ПВЛ принято чтение «Рюрик, седе Новегороде», опирающееся якобы на соответствующую запись в сгоревшей Троицкой летописи. На самом деле в Лаврентьевском списке ПВЛ после имени Рюрика отсутствует указание на его местопребывание, в Радзивилловском и Московско-Академическом списках читается: «и придоша к словенам первое и срубиша город Ладогу и седе в Ладоге старейший Рюрик»; подобный же текст имеется в Ипатьевском списке, а в сгоревшем Троицком списке ПВЛ, как показало тщательное исследование М. Д. Приселкова, за именем Рюрика, как и в Лаврентьевском списке, следует пропуск, а слово «Новг» приписано сверху и другой рукой. Таким образом, ни в одном из ранних списков ПВЛ не содержится указания на то, что Рюрик сел в Новгороде, а в трех из них первым его местом пребывания названа Ладога. Сведения о Новгороде как о первой «столице» Рюрика содержатся лишь в текстах Новгородских летописей. Примечательно, что в двух случаях, когда упоминания о Ладоге в событиях IX–X вв. сохранились, они связаны с именами двух «чисто варяжских» князей – Рюрика и Олега.